ЮЛИЯ ЧЕРНЯВСКАЯ: В СКАЗКАХ БЕЛОРУССКАЯ ЖЕНЩИНА БЬЕТ МУЖИКА И ИЗМЕНЯЕТ ЕМУ С ПОПОМ

— Каков образ белоруса в сказках? Что для сказочного белоруса хорошо, а что плохо?

— Есть такая сказка — «Палешукі й Палевікі», где видно, что метафорическое добро появляется с большим количеством зла… Очевидно, что Бог не случайно сделал так, что зло существует на земле. Как пишут в сказках, «добро слишком сильно сияет». Крестьянин здесь достаточно мудр, он понимает, что добро через силу навязывать нельзя. Причем, если нужно наказать злого персонажа, а это чаще всего пан, крестьянин никогда не будет делать этого сам. Но сделает с помощью какой-то маргинальной личности, например, с помощью злодея.

— До чего нужно довести крестьянина, чтобы он кого-то наказал, отомстил?

— Судя по сказкам, терпение — безгранично. У Карского есть сказка, где мужик сжег пана, не выдержав издевательств. И вот мужик видит, как пан попадает в рай, а он — в панский ад.

Это путь без революций, без открытых проявлений своей активности, путь малых дел, добрых мыслей…. Вы посмотрите, как люди пережили кризис. Затянули пояса, создали гражданские подструктуры в обменниках. Белорус будет терпеть, находить какие-то ресурсы. Потому что у него «пару асьмакоў» на беду всегда найдется.

— А каков образ женщины в наших сказках?

— Крикливая, скандальная. Она бьет мужа, бьет его в две руки, с одной стороны — кочергой, с другой — палкой. Она поддается всем искусительным словам змея, пана, попа. Частый сюжет, когда женщина изменяет с попом. Она готова на все, чтобы быть красивой и привлекательной, и вымогает у бедняги-мужа лучших условий, чем у нее есть. Есть еще интересные женские образы. Такая умная, резвая девушка, которая никого не боится. С преступниками ввязывается в драку, на вопросы господина отвечает так, что он на ней женится. Эта девушка никогда не вступает в брак с мужиком. То она выходит замуж за пана, причем сказочник придумывает именно для нее хорошего пана, которых, на самом деле, в сказках почти совсем нет. Или вообще не выходит замуж, ибо такая никому не нужна, а нужна тихая и послушная.

Есть еще один образ — святая девушка. Пчелки, цветочки… Преступники, увидев ее, плачут и бросают свое дело. Но она чаще всего умирает.

— А образ пана?

— Полностью вымазанный черными красками человек. В лучшем случае, он ничего не понимает в крестьянской работе. Обычно у него такие черты, как необоснованное самомнение, жестокость, суетливость. Пану никогда не сидится на месте: он то в Варшаве, то в Вильне. Он всегда хвастается перед другими господами. Пан — извращенец, иногда — садист. И не только пан, но и пани. Есть такой образ — «жалостливая пани», она заставляет женщин кормить грудью щенков и котят. И плачет, когда они умирают, но при этом бьет людей на конюшне.

То есть пан — однозначный негатив. Пана не любили, его никогда не любили, за исключением … царя. Именно его — не короля. Король бывает позитивный только в волшебных сказках, я же занималась социально-бытовыми. В них король изредка встречается, он этакий пан над панами. Его образ смешной. Паны вообще все смешные, и мужик всегда сможет пана перехитрить. А вот царь — он в некоторых сказках называется «белый русский царь». Уже, видите, «белорусский».

— А что для мужика, крестьянина из сказок — благополучие?

— Свой дом, корова, «пару асьмакоў» в кармане на беду. Богатства не хочется, но нищих не принимают. В этом отличие между русскими и белорусами. Для российского крестьянина помочь нищему было естественно. У белорусов другая модификация народной религии. Нищий — это неумеха чаще всего. Хотя Бог приходит к крестьянину в образе бедного путника. И здесь главное — не перепутать. Поэтому любого путешественника нужно хорошо принять: а вдруг это Бог?

Крестьянин ест не до сытости и совсем не деликатесы, но ему хватает. У мужика свой дом, небольшое хозяйство, клочок земли. Идея равенства очень сильна. Горько, что Бог неровно делит, но он всегда неровно делит, и не нам знать, по какому поводу.

Я рылась в социологических опросах, те же приоритеты у современных белорусов: семья, здоровье. А в сказках — дай Бог в семье лад, здоровья и «худобку». У нас вместо «худобки» — зажиточная жизнь. Но большие деньги только на 20-м месте. Белорус настороженно относится к бешеным деньгам.

— Есть ли «москаль» в белорусских сказках?

— Есть, но москаль — это не русский. В отличие от пана, который говорит с польскими интонациями, от еврея, который говорит характерными словами, москаль говорит по-белорусски. Он может быть русским, украинцем, белорусом. Москаль — это просто военнослужащий из русской армии. Он все умеет, он может забить гвоздь в небо и повесить на него свой рюкзак. Здесь чувствуется тоска белорусского крестьянина по большому миру, по путешествиям.

Москаль — единственный персонаж, которому белорусский мужик позволяет себя дурачить. Это такая плата. Вот он приходит и интересно рассказывает о том, чего белорусский мужик не увидит никогда. Он выдумывает, обманывает. Не ворует! Крадет обычно цыган. Но москаль может выманить еду или вещи. Может такого рассказать, что за это ему простят многое.

— Евреи, татары — какими они показаны?

— Белорусские мужики понимают, что это люди, но все же более низкого качества. Цыган, он проныра, вор, клянчит постоянно. Татарин в сказках немного туповат. Пусть меня простят татары, я сама так не думаю. Он будет биться головой о дерево, когда увидит, как мужик прислоняет голову к кресту. Еврей — это самый многогранный образ, потому что самый знакомый. Этот человек нужен. Например, чтобы вызвать дождь, нужно было попросить у еврея горшок и бросить его в колодец. Еврей — книжный человек, который ничего не понимает в сельском хозяйстве. Но он не злой, он может помочь и помогает. Он, как белорус, бедный и из-за этого все отличия амортизируются.

— На основе сказок, как можно закончить фразу: «мы, белорусы…»

— Мы, белорусы, — люди рассудительные, но это благоразумие нивелирует доброта. Мы слишком сдержанны, но эта сдержанность, у людей необразованных в том числе, оборачивается интеллигентностью. Мы верны и поэтому много страдаем…

Пожалуй, наша беда в том, что у нас мало безумия. Мы не жертвуем всем. Но, благодаря этому, мы не растворились уже много веков.

Артем МАРТЫНОВИЧ, «Еврорадио»