Алесь Михалевич: «Невозможно быть политиком в эмиграции»

Спустя два месяца после ареста Михалевич был выпущен из СИЗО КГБ под подписку о невыезде. Далее последовала его резонансная пресс-конференция, на которой политик рассказал, что условием его освобождения стало данное под пытками согласие на сотрудничество со спецслужбами. Михалевич заявил о разрыве этого соглашения и о планах проинформировать Комитет против пыток ООН об обстоятельствах своего задержания и нахождения в следственном изоляторе КГБ.

Несколько дней спустя Алесь Михалевич бежал из Беларуси и попросил политического убежища в Чехии, которое он получил очень быстро — уже 23 марта 2011-го. В ответ белорусская прокуратура объявила Михалевича в международный розыск по линии Интерпола, но Центральный офис Интерпола отказался выполнять розыск как политически мотивированный.

Несколько дней назад Алесь Михалевич дал эксклюзивное интервью БДГ, в котором рассказал о своих взглядах на то, что происходит в Беларуси, и о своем собственном положении сегодня.

— Как в целом складывалась ваша жизнь с момента отъезда из Беларуси?

— После переезда в Чехию я достаточно быстро получил политическое убежище. Далее, имея достаточное количество свободного времени, занялся научной работой. В Беларуси по разным мотивам мне не удалось защититься, так что в Чехии я сделал необходимые публикации, подготовил диссертацию и в мае этого года защитился и стал доктором социальных наук. Сделал я это в Варшаве, поскольку в момент отъезда я знал польский язык лучше, чем чешский. Кроме того, в Польше нет необходимости отдельно признавать белорусский диплом — он признается автоматически в соответствии с польско-белорусским договором.

Основная проблема моего нахождения за границей — то, что семья, как и раньше, находится в Минске. И мне, чтобы встретиться с семьей, приходится приезжать в Вильнюс.

— Семья останется в Минске и дальше?

— Этот и следующий учебный год жена не сможет ко мне переехать. Она, в частности, помогает в Минске ухаживать за бабушкой, которой уже 103 года. Кроме того, у нас маленькие дети, с которыми трудно переезжать.

— Репрессии коснулись семьи?

— В самом начале, когда я сидел в тюрьме, — да. Было тринадцать обысков. Наша дочка даже играла в них — ей очень нравилось, когда взрослые дяди приходят и все переворачивают вверх дном. Она воспринимала это как игру и очень злилась на маму, которая ей не разрешала делать то же самое.

Но в настоящий момент никаких репрессий в отношении жены нет. Надеюсь, что не будет и дальше.

— Вы сейчас где работаете, чем занимаетесь?

— В настоящий момент я нахожусь в поиске того, чем я бы хотел заниматься. Думаю, моя деятельность будет связана с бизнесом. Я рассчитываю использовать для этого свое знание языков — я владею польским, чешским, немецким, английским, украинским, разумеется, белорусским и русским. Это может быть интересно для многих фирм, которые работают в восточноевропейском регионе.

— Как строятся ваши отношения с новой белорусской эмиграцией, которая обосновалась в Праге, Варшаве и Вильнюсе?

— Отношения позитивные практически со всеми. Но я не такой человек, который хотел бы заниматься в чистом виде диаспорной работой. У меня хорошие отношения и с Белорусским домом в Варшаве, и с основными организациями в Вильнюсе, в Праге. Мы вместе участвуем в различных акциях, в праздновании белорусских праздников, годовщин…

— А с кем из политиков в Беларуси вы поддерживаете отношения?

— Из политического круга очень мало с кем. В основном с теми, кто является моими личными друзьями, с людьми из движения «За свободу», из партии БНФ. Стараюсь встречаться с белорусскими политиками, которые приезжают в Прагу или Варшаву, — просто, чтобы быть в курсе того, что происходит.

На сегодняшний день какой-то политической работой в чистом виде я не занимаюсь. Ранее я активно работал со спецдокладчиком ООН по пыткам. Мне важно, чтобы белорусские политзаключенные вышли на свободу и чтобы в белорусских тюрьмах не применялись пытки и жестокое обращение.

— А каковы дальнейшие политические планы?

— Невозможно быть политиком в эмиграции. Или, так скажем, очень сложно быть политиком в эмиграции. Я это отлично понимаю и не претендую на то, чтобы, будучи в эмиграции, оставаться ключевой политической фигурой. Понятно, что большинство белорусских граждан воспринимают меня так: ему удалось уехать, он сидит в Праге, пьет чешское пиво, у него все хорошо… Поэтому пока конкретных политических планов нет.

— Как вы оцениваете нынешние попытки официального Минска наладить отношения с ЕС?

— Я думаю, что таких попыток реально нет. Даже невзирая на недавний визит Макея в Брюссель. Если бы это были попытки не МИДа, а в целом белорусской власти, то последовали бы какие-то реальные шаги. И прежде всего — это освобождение политзаключенных. Но на сегодняшний день не видно, чтобы кто-то собирался их освобождать, и я не считаю освобождением, когда кого-то выпускают по отбытии срока. Так что я каких-то серьезных изменений не вижу.

— Почему в 2010 году все произошло именно так, как произошло? Сперва такая «вольница», а потом — полный разгром оппозиции…

— Я в этом никакой логики не могу уловить. И если кто-то говорит, что он знал, что так все произойдет, то ему не стоит верить. Думаю, в данном случае все зависело от психики одного человека, и как этот человек в тот или иной момент поступил — так все и было. Я сам не понимал, почему и мне, и другим кандидатам разрешали столь многое делать. Единственное, что мне не позволили — это вести агитацию в воинских частях. Даже в милиции приход в отделение заканчивался тем, что я спокойно общался с милиционерами. То есть разгул демократии был на очень-очень высоком уровне.

Однако все закончилось бездарно, были потеряны все шансы для развития диалога с Западом. Все было пущено на ветер. Я не могу понять, почему захотелось власти сделать именно так.

— Кто более всего потерял в ходе событий конца 2010 года — власть или оппозиция?

— Думаю, более всего потеряло белорусское общество. Оно оказалось отброшено на несколько лет назад. Не работает договор о приграничном движении, не произошло упрощение визового режима для белорусов, значительно сократились торговые и инвестиционные возможности. Это не выгодно никому, и даже России (хотя в обществе существует точка зрения, что это выгодно как раз России). Но никому не выгодно, чтобы в Беларуси была напряженная обстановка и непонятные правила игры.

При этом после 2010 года белорусская оппозиция в очень значительной части перешла в разряд диссидентов. Если раньше оппозиция имела возможность влиять на общество, работать с этим обществом, в 1990-х она была и в парламенте, то после 2010-го белорусская оппозиция быстро начала переходить в диссидентство. Не по своей вине. Когда действует закон «больше трех не собираться», когда за любые действия следует неминуемое наказание, то это закономерно приводит к тому, что оппозиция маргинализируется.

Власть тоже потеряла. Теперь она будет вынуждена делать то, что выгодно России. Запад не будет работать с такой Беларусью, какую мы имеем сейчас. Многие западные бизнесмены хотят прийти в Беларусь. Но они видят, что здесь происходит, и отказываются от своих планов.

— Мы сейчас видим действия России по экономическому «додавливанию» Беларуси. Это и ситуация с «Беларуськалием», и заявления Онищенко по молоку, и неподписанный нефтяной баланс. С чем это связано? Чего Россия хочет добиться от Беларуси?

— Россия всегда хотела одного и того же — в этом плане она достаточно предсказуема. А именно: Россия хочет экономического контроля над наиболее лакомыми активами белорусской промышленности. Это, безусловно, нефтеперерабатывающие заводы и «Беларуськалий» как наиболее высокодоходные бизнесы, ориентированные на внешние рынки. В этом нет ничего удивительного. Россия хочет, чтобы эти предприятия перешли под контроль ее субъектов. Потому и идет «додавливание». Тем более что такой сильной зависимости от России, как у Беларуси, нет ни у одной другой страны.

— Может ли в 2015 году, на следующих президентских выборах, повториться сценарий 2010 года, с обилием кандидатов от оппозиции?

— Безусловно, сценария 2010 года не будет. Я думаю, что Лукашенко пойдет на либерализацию и что будет свободно проходить регистрация всех кандидатов, которые соберут подписи. Однако все будет намного более подконтрольно.

— В этих условиях есть ли шанс у оппозиции все же выдвинуть единого кандидата?

— Я думаю, что такой шанс есть всегда. Но он минимален, поскольку единый кандидат подразумевает, что и финансирование его будет идти из одного источника. Хотя, конечно, возможен любой сценарий. Беларусь — это вообще страна, в которой возможно все.

— Какие политические силы могут наиболее преуспеть в Беларуси — правые или левые?

— Я думаю, есть место как для одних, так и для других. Есть много людей, которые хотят иметь свободный рынок, возможность зарабатывать деньги и чтобы государство им не мешало, а, наоборот, помогало. С другой стороны, есть много людей, которые после всех перемен хотят стабильности — стабильной зарплаты, гарантированной пенсии. Место имеется и для правых, и для левых.

— Возможен ли пресловутый номенклатурный переворот?

— Конечно, возможен. Но здесь возникает вопрос личного фактора. Для номенклатурного переворота надо, чтобы кто-то рискнул. А мы помним, что в белорусской системе власти есть только один политик — Александр Лукашенко. Все остальные — это чиновники. И если у кого-то из чиновников взыграют политические амбиции — а мы знаем, что такое случалось, — то переворот возможен.

Денис ЛАВНИКЕВИЧ, БДГ on-line