За 20 минут — об извилистом прошлом Родины

Неделю тому назад мне довелось встретиться с учащимися последних классов престижной Кантоншуле в Цюрихе. После разговора о моих книгах и литературе мы перешли к вопросам.

«Расскажите, пожалуйста, историю вашей страны», — попросили меня из зала. Я посмотрел на часы. До конца занятия оставалось 20 минут. Вот и попробуйте рассказать об извилистом прошлом Родины за 20 минут! Я задумался, теряя драгоценные секунды. Но то, что получилось, может оказаться неплохим пособием для тех, у кого возникнет необходимость коротко ответить на подобный вопрос иностранцу. Может, я, правда, забыл что-то важное, уважаемые читатели?

Начинать пришлось с названия, объяснять, что в славные свои времена страна наша называлась Литвой. А «Белоруссией» ее назвали в 1772-м, когда отрезанные в пользу России земли Великого княжества Литовского решили назвать «Белорусским генерал-губернаторством». Когда в 1918 году возникло первое Литовское государство, ситуация с названием нашего края окончательно запуталась. Ведь мы считали себя Литвой, Литвой наши земли называл Мицкевич (об этом — в слегка пренебрежительной манере написано в эссе Томаса Венцловы о Литве Мицкевича). И вот вдруг на севере появляется государство с таким же названием, унаследовавшее часть нашей общей культурной истории.

Та Литва, которою мы когда-то были, начинается с противоречивой фигуры короля Миндовга. В 1251 году, под угрозой ливонцев с севера, Миндовг принял христианство и был коронован по поручению Папы римского, а в 1261-м отказался от христианства, так что все последующие правители ВКЛ оставались князьями. Далее были два века славной истории, затем — Библия Скорины и сам Скорина. Человек, который был не принят ни на Востоке (сделал неканонический перевод на не церковнославянский язык), ни на Западе (напечатал свои книги кириллическим «православным» языком). Скорина, который, по заключению некоторых исследователей (на основе любопытных находок в текстах Лютера), мог стать главным «подрядчиком» печатания знаменитой «Библии Лютера». Скорина завершил карьеру садовником в Праге, хорошо хоть книги (хотя бы некоторые из напечатанных) сохранились.

После этого был Статут ВКЛ — глобальный свод законов, написанный языком, очень похожим на современный белорусский. Параллельно с этим продолжались войны, нарастание угрозы с Востока и отсутствие помощи с Запада. От нас ждали уступок. Результатом стала Люблинская уния, в результате которой мы объединились с поляками в Речь Посполитую.

Потом были снова войны, налоги, закрепощение крестьян, дискриминация литовско-белорусских представителей в польских структурах власти, политический кризис, отчаяние и обнищание. В финале наше государство трижды пилили при участии австрийцев и пруссаков — и вуаля! Мы стали частью теперь уже Российской империи.

Среди дворянства и, так сказать, творческой интеллигенции русский язык не сразу стал популярен. Часть тех, кто родился на нашей современной территории, продолжали пользоваться польским (Мицкевич, Богушевич, Дунин-Марцинкевич, Борщевский и многие другие), некоторые примерялись и пытались писать по-белорусски (Богушевич, Дунин-Марцинкевич и др.).

Следующий разворот в нашей государственности — революция в России, падение царизма и попытка создать первое белорусское государство в 1918-м. После этого был Брестский мир, Рижский мир, провозглашение БССР, Вторая мировая, 70 лет советской жизни. После этого СССР распался, было три года свободы (которые предсказуемо совпали с наиболее глубоким провалом в нищету), а затем снова наступил СССР. Только в пределах одной отдельно взятой его части.

Как мы чувствуем себя после всего этого? Мы, рожденные литвинами, названные «белороссами», чтобы проще было отличать нас от «великороссов» и «малороссов»? Позвольте мне рассказать об этом на примере своего детства. Я был жителем БССР, поступил в школу, где на втором уроке (первым был урок мира) нас учили тому, как нужно сидеть.

Вот смотрите: левую руку нужно вытянуть параллельно краю парты, ладонью вниз, а правой рукой накрыть ее, спина прямая, плечи опущены вниз (я заметил, что многие из швейцарских школьников сели, как я показывал). Если к учителю возникает вопрос, нужно поднять правую руку вверх так, чтобы она находилась под прямым углом к левой, пальцы сложены «лодочкой» (я показал, как это делалось, и они повторили за мной). После этого на уроках истории нам рассказывали о Ленине и о том, что моя страна возникла в 1917 году. И что никакой истории до этого у нее не было, только польские паны, угнетение и эксплуатация на фабриках. Кто-то из моих одноклассников поднимал руку лодочкой и спрашивал о Грюнвальдской битве, но это, как правило, неинтересно заканчивалось.

И вдруг в 6-м классе (по телевидению в это время во всю говорят о перестройке) те же самые учителя, которые уверяли нас, что Беларусь создали на голом месте, неожиданно переходят на белорусский язык и начинают дополнять содержание советских учебников интереснейшими подробностями из давних веков, в глубину которых мы до сих пор не заглядывали.

Появляются ранее табуированные имена: Ягайло, Альгерд, Жигимонт. В нашем представлении появилось по-сервантесовски прикольное древнее государство, с рыцарями, князьями, как в «Айвенго». А еще через год нам стали сыпать вычитанными из «Огонька» подробностями нашей советской истории в сталинские времена. Вокруг говорят про «Куропаты», «плюрализм», «гласность» и «независимость». В магазинах продаются синие куры, за которыми надо постоять в очереди. Куры те происходят не иначе как от кабанов, ибо перед запеканием их надо опаливать над газовой горелкой. Мой отец ездит на автомобиле под названием «Зэпар» красного цвета. Бензин в него он заливает ведрами. «Зэпар» пахнет топливом, слабо тянет и постоянно ломается. Но и «Зэпар» крупная удача, так как машину в СССР приобрести можно было только по очереди. Даже если у тебя были деньги, ты должен был дождаться своего срока (это швейцарским ученикам особенно не понятно).

Когда Союз распался, все стали торговцами. Варшава—Хмельницкий, «крутились», смотрели телек, по которому вдруг стали говорить те самые вещи, за которые раньше сажали. Потом состоялись первые президентские выборы. И народ выбрал СССР. И потом, если кто-то передумал, открутить назад было уже поздно.

И чем дальше, тем меньше остается пространства для того, о чем мне рассказывали в старших классах школы, и все больше действительность напоминает учебник из моих младших классов. Но мы, ученики тех школ времен перестройки, прекрасно помним и ВКЛ, и Владислава Голубка, и Лаврентия Цанаву.

И почему-то мне кажется, что еще раз забыть ту историю, которую мы однажды вспомнили, не удастся.

Виктор Мартинович, budzma.by