«Общество в Беларуси само легитимизирует власть Лукашенко»

По мнению профессора Олега Манаева, основателя Независимого института социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ), ныне сотрудника Международного центра имени Вудро Вильсона в Вашингтоне, за время президентства А. Лукашенко далеко ушел от предвыборных лозунгов 1994 года и из защитника народа превратился в покровителя номенклатуры и силовиков. Манаев убежден, что большинство белорусов не намерено этому сопротивляться.

— НИСЭПИ изучал ситуацию в Беларуси 25 лет. Как изменилось общество за это время?

— Летом 1994 года 56% от общего числа избирателей проголосовали за понятную и простую программу, которую предложил «Робин Гуд»-Лукашенко: «Возврата обижавшей вас номенклатуры не будет». Однако сразу же вслед за этим власти сделали ставку на исполнительную вертикаль и силовые структуры, подобранные по принципу лояльности. Наверх всплыла новая огромная когорта, сотни тысяч человек вместе с членами их семей — практически каждый десятый житель Беларуси. Они получили конкретные блага и разную степень власти — от директора школы или больницы до глав администраций городов и районов.

А сам Лукашенко за 23 года из президента «сирых и обиженных» превратился в руководителя государственной бюрократии и с помощью экономических, финансовых, образовательных, пропагандистских ресурсов абсолютно целена­правленно изменил социальную конструкцию социума.

В США я работаю над проектом «Укрепление легитимности через изменение социальной структуры общества в странах славянского треугольника (Беларусь, Россия, Украина)». Обычно экспертов интересуют фигуры правителей на политической сцене, но самые глубокие последствия событий, особенно таких радикальных, как падение правления коммунистов, происходят в глубине социума, в разных классах. Общество везде развивается на основе перетасовки социальных групп — одни поднимаются наверх, другие маргинализируются. Но если на Западе основным двигателем этого стала экономика, то на постсоветском пространстве такими перемещениями занята сама государственная власть.

Рядовые белорусы видят изменения в пользу «государевых людей», понимают, что привилегий у приближенных к власти становится все больше, а прежние льготы граждан урезаны, их отодвинули на периферию. Идет перекачка бюджетных средств, когда сержант спецназа получает больше, чем профессор философии. Поэтому, согласно опросу НИСЭПИ, в июне 2016 года число тех, кто считал, что «Беларусь — мое государство, оно защищает мои интересы», снизилось почти на 10 процентных пунктов — с 39 до 29,5%.

— Если общество все осознает, почему примеры сопротивления системе единичные, а не массовые?

— Я три года живу в США и могу оценивать ситуацию под другим углом зрения. Наряду с целенаправленной перетасовкой социальной структуры идет процесс тотальной нравственной и профессиональной деградации как государства, так и общества. Что можно сказать о состоянии элиты, которой так гордится Лукашенко и которая якобы может поднять экономику? На самом деле эти «крепкие хозяйственники» если не гробят ее, то уж, по крайней мере, не развивают, потому что подбор кадров идет не по принципу профессионализма, а по принципу лояльности — «хорошо выполнять указания сверху».

Вот недавно в Беларуси судили сельских учителей, которых обвиняют в гибели девочки, попавшей под самосвал на уборке картошки. Есть правила, по которым детей нельзя отправлять на сельхозработы, но они легко нарушаются, если просит начальство, как было и в этом случае. То есть, исполнители абсолютно не готовы протестовать против нарушений, а нарушать в угоду начальству — запросто. Еще пример. Во время подготовки репортажа об ученице другой сельской школы учителя пришли к журналистам со слезной просьбой не публиковать материал. «Вы приехали и уехали, а нам тут жить», — умоляли наставники, опасаясь увольнений за свои интервью.

Вот вам портрет «среднего белоруса», сидящего под своей кочкой, пугающегося любого ветерка. К этому можно добавить ситуацию в демократической среде, где дискредитация друг друга приобрела особый размах, и почти каждый оппозиционер обвиняет другого в сотрудничестве с КГБ. Дрязги транслируются в интернете, все на виду. Это еще одна причина, почему большинство белорусов не желают влезать ни во что и тем самым легитимизируют власть Лукашенко. С какой стороны ни возьми — привычные связи в белорусском социуме разорваны, все прогнило. Это ответ на вопрос, почему нет массовых протестов против системы.

Думаю, многие упрекнут меня за выдергивание единичных фактов. Конечно, есть в Беларуси свои герои в разных сферах жизни, в том числе, и в политике, как например Дмитрий Дашкевич, и, казалось бы, надо говорить о них, а не поднимать тему «маленького человека», и без того угнетенного властью.

Но Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию именно за внимание к «маленькому человеку» в посткоммунистической системе, потому что показала, как он варится в социуме, что с ним происходит и чем это заканчивается. Напомню слова Алексиевич: «Мы все ждали нового поколения, и вот оно пришло». Она говорит это с грустью и обо всем постсоветском пространстве.

— То, что происходит с обществом — это застой?

— Да, можно говорить о застое как о политической аналогии с ситуацией начала 80-х годов в Советском Союзе. Думаю, такой процесс идет, регресс значительной части социума очевиден. Правда, есть проблеск надежды — это не будет тянуться десятилетиями.

Ведь застой чреват безразличием и разочарованием. А такие авторитарные системы, как в Беларуси или в России, не могут существовать бесконечно на внутренней апатии и неудовлетворенности. Людям нужно, чтобы росла экономика, чтобы у всех были рабочие места, а застой порождает сбои — сначала в одной сфере, потом в другой. В конце концов неверие и апатия приведут к краху системы. Другой вопрос: что будет дальше?

А дальше — развилка. В начале 90-х мы надеялись, что если у власти не будет коммунистов, придет рынок и независимость, но пришел Лукашенко. Это важный вопрос: что последует за крахом любого режима, приведет ли это к лучшей модели экономики? Ответа не знаю, но не исключаю, что при таком состоянии общества у худшего варианта шансов в будущем тоже ничуть не меньше.

Галина Петровская, DW