Шляхта

Часто можно услышать, что едва ли не у каждого белоруса в жилах течет хотя бы капелька шляхетской крови. Так ли это? На вопросы Radawod.by и Krynica.info отвечает известный белорусский специалист по шляхетской генеалогии Витольд Ханецкий.

—Действительно ли на наших землях 10—12% населения составляла шляхта?

— Я не исключаю, что доходило и до 15%. И если глубоко покопаться в родословных даже крестьянских родов, то можно найти шляхетных предков. Все это началось с XIX века, когда после присоединения белорусских земель к Российской империи начался «разбор шляхты». Тогда многих шляхтичей перевели в беднейшие сословия, и постепенно, с середины XIX века, шляхетские роды начали перемешиваться с крестьянскими. Раньше было невозможно, чтобы шляхтич женился на крестьянке. Местами такое положение даже сохранялось до Второй мировой войны, и только война перекроила все эти древние традиции.

— А какой примерно процент шляхты не смог доказать свое шляхетское происхождение?

— По моим наблюдениям, если брать общее количество родов, то больше половины. Но в каждом роде было несколько десятков представителей. И из этих нескольких десятков, может, только половина утвердилась. Остальных записали в однодворцы и мещане. Доказательство дворянства требовало огромных денег и много времени. Требовались оригиналы документов. У шляхты должны были быть крепостные крестьяне в собственности. Если их не было, записывали в число дворян второго разряда. Потом такие дворяне становились однодворцами, а из однодворцев их уже переписали в мещане, а бедных — вообще в крестьяне.

Иногда на утверждение в дворянстве уходило до 40 лет. Мои предки по отцу утверждались в дворянстве 35 лет. По матери меньшую часть рода утвердили, а остальных разбросали: кого в крестьяне, кого в мещане. И это было обычное дело. И если сегодня у потомков спрашиваешь, кем были их предки, то многие отвечают, что крестьянами. А если немного глубже копнуть, они, оказывается, из очень древних шляхетских родов.

Российская империя была заинтересована в меньшем проценте знати. Ведь на их территориях дворянства было 2—3%, а у нас шляхты было больше, да она еще постоянно бунтовала. Надо было поставить ее под контроль. Немаловажно, что знать в Российской империи не платила налоги.

— Дмитрий Дрозд при исследовании биографии Дунина-Марцинкевича обнаружил, что он активно занимался фальсификацией документов для получения дворянства. Встречались ли вы с подобными подделками?

— Постоянно встречаются фальшивки. В первую очередь это касается Минского дворянского депутатского собрания.

— Как раз там, где и был Дунин-Марцинкевич…

— Да, именно. Здесь был целый синдикат, занимавшийся чистым криминалом: подделкой документов, мошенничеством. Если не в каждом втором, то в каждом третьем деле точно можно встретить подобные документы. Причем даже у известных и сильных родов попадаются один-два фальшивых документа. Для специалиста нет особых сложностей это распознать.

— Бывало ли так, что какие-либо ловкие крестьяне или мещане, предки которых никогда не были шляхтой, пытались воспользоваться моментом?

— Конечно. И крестьяне добивались дворянства, и мещане. За уши притягивались какие-то факты. И как ни странно, это очень часто срабатывало, хотя власти постоянно усложняли систему и ставили палки в колеса. Но ловкие, упорные доводили дело до конца.

— Какие еще есть трудности при составлении шляхетской родословной? Сложнее ли ее делать, чем, например, крестьянскую?

— У крестьянских родословных есть стандартный базовый комплект, по которому проследить предков можно до начала XVIII века. Если же крестьяне принадлежали Радзивиллам или иезуитам, то можно и до XVII века проследить. Все зависит от региона, так как сохранность метрик очень разная. Например, на Могилевщине она очень слабая.

Самая большая проблема по всей Беларуси — это конец XIX века—начало ХХ века. За этот период очень плохо сохранились метрики. Это черная дыра. Сохраненные материалы всероссийской переписи 1897 года затрагивают небольшое количество регионов Беларуси.

— Вы сами очень много работаете в зарубежных архивах. Что там есть такого, чего нет в белорусских?

— Нельзя сказать, что там есть что-то такое, чего у нас нет. Там находятся отдельные документы, архивы отдельных учреждений. Например, из Беларуси был вывезен архив униатских митрополитов. Часть его есть и у нас, особенно что касается метрических книг до 1839 года, когда уния была упразднена. Но если брать XVIII век и остальной архив, то много всего находится в Петербурге, а по западным территориям — в Вильнюсе.

Что касается отдельных учреждений, то по Минщине первичные шляхетские документы, составленные для депутатских дворянских собраний, находятся здесь. Но по Витебщине сохранилась небольшая часть. В основном это все можно найти в дубликатах, которые переправлялись в герольдию российского сената. В Петербурге и сегодня хранятся эти документы.

— А как далеко лично вам удалось продвинуться?

— Я начинал со своей родословной и сумел продвинуться где-то до конца XVI века.

— И как долго вы искали?

— Я до сих пор ищу.

— А как давно начали?

— Начал где-то с 1994 года. И продолжаю до сих пор, так как остановить это невозможно. Все время кто-то рождается, женится, умирает, ведь я ищу по всему роду, а не только по своей семье. И хотя кажется, что уже облазил где только можно, все равно изредка попадаются какие-то новинки, которые даже не ожидал встретить.

— Но сегодня вы занимаетесь не только собственной родословной?

— Начинал я со своей, как водится. Потом помогал родственникам, затем друзьям. В 1996 году вступил в объединение белорусской шляхты и там тоже помогал с консультированием по генеалогическим поискам для членов организации. И оттуда все пошло-поехало. Если раньше я зарабатывал на жизнь другим, а это все было дорогим хобби, то теперь стало профессией.

Составление родословной требует многих знаний, ориентации не только в исторических событиях, но и в юридических моментах. Необходимо знать палеографию и несколько языков, чтобы прочесть рукописные документы по-польски, по-латыни, иногда даже по-немецки. Да и по-русски не каждый почерк можно прочитать.

Можно заниматься самому и следует заниматься самому, но не на все есть время у людей. Есть и очереди в архивах. Надо еще иметь какую-то собственную интуицию, где искать. Когда же дело доходит до зарубежных архивов, то не каждый может потратить несколько месяцев своего времени на это. Разве на пенсии только, и то, если деньги есть.

— Вы четверть века занимаетесь родословными. Потратили много времени, сил, денег. Как считаете, стоит ли этим заниматься? Порекомендовали бы это кому-нибудь другому?

— Смотря какие мотивы у человека. Иногда, может, и не стоило бы людям знать какую-то информацию. Бывает, что в семье одно говорили о предках, а потом все это оказывается неправдой. Человек же веками не меняется: бывают и мошенничество, и кражи, и изнасилования, и внебрачные дети… Не каждый хочет получать такую информацию. Были и у меня такие случаи, когда я долго думал: открывать правду или нет.

Но в любом случае, это история. По фактам, по событиям, которые происходили раньше, можно проследить психотип семьи, который повлиял на поведение, характер и даже на болезни. В каждой семье поведение передается — в большей или меньшей степени. Иногда люди наступают на одни и те же грабли и не могут осознать, что дело не только в них самих, что нужно разобраться в своих корнях, чтобы порвать этот круг.

В общем, это хобби очень дорогое. Я даже не знаю, сумел ли отработать все, что вложил. При этом важны не деньги, важно время, которое ты вложил. Но есть очень красивое изречение: «Время, потерянное на родословные поиски, нам никто никогда не вернет. Но это своего рода налог нашим предкам на то, чтобы вывести их из небытия».