«Гедройц» и вокруг. Тайная жизнь сучбеллита

Это про наш культурный порядок. Машин любви явно меньше, чем литераторов. Поэтому вокруг каждой легко возникает клуб причастных. Поэтому так ревниво следят за допуском в клуб. Поэтому нормальное состояние автора с амбициями — тревожное ожидание «Гедройца». Ясное дело: снова дадут «не тем».

В стране смешных продаж, застенчивой беларускамоўнасці и невнятного маркетинга успех до сих пор измеряется не продажами, а ивентами. Зарисовался — значит, существуешь. Попал в шорт-лист — значит живой. Литпремии стабильно служат явными признаками жизни нашей сборной по неочевидным видам спорта. При блестящем отсутствии всего прочего. А именно: рейтингов продаж, системной экспертизы, квалифицированных разборов, регулярной медиа-поддержки, рекламного продвижения и государственного стимулирования.

Вес воды

Чего стоит наработанный за пару десятилетий пакет недержавных литературных наград (только ПЭН-центр с различными партнерами курируют не меньше шести)? Запуском самой громкой из них — «Гедройца» — хотели в 2011-м оживить локальный литературный процесс, активизировать его европейский вектор. Реальный эффект на сегодня выглядит гораздо скромнее.

Для проекта — уход от изначальной польской поддержки в пользу местных инвесторов. Для лауреатов — нишевый рост репутации. Сигнал для узкого сектора читающих новое беларуское. Символический вес в ближнем кругу. Приятный чек. Путевка на остров. Право на аудиокнигу. И что? В принципе, все. Да, еще наша нобелистка подарит кому-то айфон.

Что такая победа значит для собратьев по стране и эпохе? Практически ничего в добавку к тому, что уже забито автором в свою книжку и разошлось (или не разошлось) по рукам соотечественников.

Главная проблема наших книжных призов в том, что их отдача фрагментарна и проблематична. Короткие всплески публичной заинтересованности актуальным письмом вызывает, как правило, не качественный текст (или качественный текст о качественном тексте), а сопутствующий ему ассортимент. Ажиотаж на презентации. Стрим из буфета. Репортаж светской хроники.

А это скоропортящийся продукт.

Поскольку даже невероятный Илья Син пролетает вчистую, когда Анна Бонд идет в депутаты.

Дети бодрого хайпа

Порочный круг: чтобы стать здесь заметной, литература вынуждена хайповать. Но начиная хайповать, она из фабрики чудес превращается в маппет-шоу. А маппет-шоу убивает литературную среду. Отличные поэты уходят в массовики-затейники. Поэты с гитарой размениваются на свадьбы и аукционы. Беллетристы водят экскурсии. Ядреные рифмачи читают рэп. И, разумеется, разборки и скандалы. Хочешь звона? Скажи, что окончательно разуверился в «Гедройце». Или (наконец) публично выйди из списка его участников.

Акей. Жгите! Но опять — это не про литературу. Это про эффекты и резонансы.

Хотя и с ними проблемно. Пророки кончились. Герои уходят в плотники. Славные времена лобового противостояния и идейной борьбы выдохлись, когда лицом в снег бросили Плошчу-2010. Сейчас деление на «своих» и «чужих» измеряется не степенью конфликта с режимом, а способностью вписаться в проект. Пришла новая прагматика. Сказок больше нет. И как теперь чудесить? Кого считать своим читателем? Кого — своим писателем? И где им друг друга искать?

Литпремии остаются парадом слабых эффектов, поскольку их схемы и кадровый ресурс с трудом успевают за литпроцессом. Так два года назад мимо Гедройца пролетел свежий автор — акварельный лирик Андрусь Горват. А в этом году снялся сам. Четырежды — пока не переключился на российскую «Большую книгу» — вторым номером становился панк-монументалист Альгерд Бахаревич. Зато вышел в литературные герои журналист «Радыё Свабода». Регулярно попадают в премиальные топы герои бурных 1990-х. Так что награждаем — репутации или тексты? Персону или перспективу?

В нормальном раскладе неоднозначность любого вердикта микшируется продажами, медийной экспертизой и народной любовью. Но у нас все как обычно: коммерция и интеллектуализм, поп-письмо и формальные опыты, беллетристика и нон-фикшн, криминал и фэнтези взволнованно теснятся на общей узкой площадке «главной литературной премии Беларуси» (о «Национальной литературной премии» из сострадания умолчим). Поскольку других соразмерных трамплинов улета (кроме как опять скинуться на народную награду Бахаревичу) в здешнем аквапарке нет.

Фильтры и прописи

Реальная жизнь беллита остается тайной для большинства соотечественников, а ее механизмы вызывают споры и сомнения даже в узком кругу посвященных. Нормального литературного процесса, в общем-то, не видно. Есть ритуальные поклоны и автограф-сессии. Есть шорох маневров: парадный марш, несистемный партизанский креатив, корпоративные альянсы и тихая борьба за передел ресурсов. Об обстоятельствах и мотивациях всех этих связок и развязок часто приходится лишь догадываться.

Принципиальная непрозрачность отечественной литературной ситуации закономерно порождает чувство общей иррациональности происходящего. Длинные полки, пыльные книжки… Кто читает чиновного Чергинца? А борзого Прилуцкого? Кто вспомнит, когда литератор последний раз был отмечен «За духовное возрождение»? А прошлогоднего чемпиона «Гедройца» с ходу назовете? Архипелаг Беларусь до сих пор из всех видов письма предпочитает голубиную почту и матерные граффити.

Всё, что происходит вокруг литпремий — от «Дебюта» с «Кнігай году» до «Максіма Багдановіча», «Цёткі» и, собственно, «Гедройца» — это опыты ответа на банальный вопрос: можно ли лечить литературу деньгами? И самый трезвый ответ таков: литпроцесс чеком не спасти. Но можно помочь райтеру оставаться райтером. В ситуации, когда за это не особо готов платить кто-то другой.

Зовите это гуманитарной помощью. Зовите это утешением аутсайдеров.

Премиальный денежный ресурс не в силах сделать райтера более ярким, текст — более веским, а продажи — убедительными. Но у него есть своя правда. Здешняя тихая правда. Для аномальных авторов, живущих вне коммерческого формата, доза премиальных — по сути, единственная возможность получить ощутимое вознаграждение за свой труд. Да, это разовая инъекция без внятной программы на завтра. Да, это случится вне зоны внимания безразличного большинства. Но даже такая быстрая поддержка имеет свой смысл. Свой быстрый одноразовый смысл.

Странный парад

В нашей партитуре пробелы и сбои. Рынок условен. Спрос фрагментарен. Тиражи невнятны. Репутации декоративны.

Родных культур, как минимум, две — дотационная державно-шумовая зона лояльного трэша и дотационно-недорыночная территория национал-романтизма. Плюс лихие повадки бизнес-класса, потребительская тутэйшасць и смузи-маффин-брювер-шоу имени локального хипстеризма.

Это ниши в ожидании своих текстов. Тексты в ожидании своих райтеров.

Так сколько тогда беллитов в Беларуси? Больше, чем готова принять любая из существующих премий — как государственных, так и неформальных. Больше, чем готово понять любое жюри.

Культура живет мимо матриц. А потому одинаково условны любой список претендентов, и любой выбор чемпионов.

Наш «Гедройц» — больше чем Гедройц. И одновременно — меньше.

Это вишенка на торте, которого нет. Маркировка условной реальности, где литератор что-то значит, а книжки качают страну. Где в метро читают Костюкевича, а в кофейнях — Бабкова. Где автору нет нужды продаваться в Москву, чтобы ощутить вкус победы. Где есть законный повод надеть смокинг и улыбнуться телекамерам. И не надо работать локтями, чтобы тебя признали.

Хочется поиграть в высший свет. Потому что наутро твоя карета наверняка станет тыквой.

Максим Жбанков