Почему и как белорусы — не русские

Потому что мы, белорусы, не любим быть загадочными. Мы практичные и прагматичные, мы нацелены внутрь себя, а не на мессианское служение всему миру. В этом материале — лирическое и не только сравнение национальных характеров белорусов и русских.

Один белорусский публицист как-то заметил простую, но красноречивую закономерность. Когда белорус заходит в полупустой вагон электрички, то старается найти место подальше от других людей. Сесть себе спокойно и никого не трогать. Русский человек в такой же ситуации сядет рядом с другими пассажирами. Чтобы общаться.

«Только у нашего народа могла родиться поговорка: на миру и смерть красна. Это значит, смерть за други своя, за свой народ… Конечно, мы менее прагматичны, менее расчетливы, чем представители других народов. Но зато мы пошире душой, пощедрее душой». Это сказал Путин в 2015 году. Уже после Крыма.

Я не знаю, каким циркулем можно измерять «широту души». Но мне кажется, что тем своим высказыванием российский президент нарисовал портрет человека, максимально далекого от типичного, «традиционного» белоруса.

Согласитесь, все, что мы знаем о себе, свидетельствует: белорусы прежде всего обращены внутрь себя, на свои собственные (иногда маленькие и мелкие, далеко не «мировые») проблемы. У белорусов полностью отсутствует мессианское сознание, чувство морального или идейного превосходства над другими людьми и нациями, желание учить их, навязывать им свои ценности. Наша пресловутая чистота на улицах, хорошие дороги, аккуратные поля, огороды и цветники на дачах — все это направленность «в себя любимого», а не «в мир».

Ширина русской души, «вселенская отзывчивость» — «мы, русские, живем для того, чтобы спасти весь мир», «я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать» — белорусам это абсолютно не свойственно. Основным отличием русского человека от белоруса является чрезмерная эмоциональность, часто переходящая в максимализм и крайность суждений. Белорус в этом смысле — полная противоположность: практичен, не любит крайностей. Белорусский национальный характер выделяется устойчивостью, лишенной прыжков от радикальной революционности к радикальному же консерватизму (как это случается с россиянами даже в рамках одного поколения). Аркадзь Смолич писал, что белорус «не имеет в характере того риска, открытой и грубой простоты, характерных для московца». Белорус не будет сносить старый дом, пока не построит новый.

В общем, если говорить схематично, то белорусы в массе своей — флегматики, русские — холерики. Белорус не кричит — он стонет. Иногда молча…

За границей белорус старается не выделяться, не привлекать к себе внимания, сразу пытается приспособиться к новой ситуации, не напирать на свое, а, прежде всего, воспринимать чужое, приучиться к нему. Помню, проживая в Праге, я как-то встречал на вокзале друга, и его соседи, вполне обычные белорусы, не профессиональные гуманитарии, выходя из автобуса, держали в руках чешский разговорник, который они изучали во время дороги из Минска. И в то же время сколько раз наблюдал сценки в пражском Макдональдсе, когда «русо-туристо» вслух возмущались — «ну почему они не понимают русского языка?!»

Понты и снобизм — то, что выдает многих россиян, приезжающих в Беларусь, и то, что не свойственно белорусам, во всяком случае, за границами «синеокой».

Белорусы — люди компромиссов. Любой журналист знаком с этой типично белорусской ситуацией, когда в эфир приглашаются два принципиальных оппонента, которые перед этим в прессе или социальных сетях от души чехвостили друг друга, обмениваясь самыми резкими «комплиментами». Однако посаженные друг против друга за один дискуссионный стол, они, к разочарованию организаторов передачи, вежливо и спокойно ведут беседу, обращаясь к своему оппоненту исключительно по-джентльменски: «Я хацеў бы запярэчыць шаноўнаму спадару Х»… Сейчас белорусские государственные телеканалы пытаются внедрить во время политических ток-шоу московский стиль крика и хамства «а-ля Соловьев», не понимая, видимо, насколько это не подходит белорусской манере дискуссии.

Возвращаясь к той самой загадочной русской душе, нельзя не упомянуть тягу к крайностям (все либо ничего), максимализм, презрение к различным ограничениям (как рациональным, так и моральным) — черты, присущие по мнению многих мыслителей, русскому национальному характеру. А может, все это просто результат российских территориальных масштабов, как сказал Чаадаев: «Мы лишь геологический продукт обширных пространств».

Впрочем, умные люди утверждают: причина исторического российского стремления к экспансии и расширению довольно прозаична — климат и земля. Земля за Смоленском — сплошная глина, на которой хорошо растет только трава. Летом после небольшого дождя лужи будут стоять неделю и больше. «Свой кут» где-нибудь под Пермью не позволяет выжить в одиночку. Отсюда и коллективизм (община), и экспансия, и рабский труд.

«В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры. Власть шири над русской душой порождает целый ряд русских качеств и русских недостатков. Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны», — писал русский философ Николай Бердяев.

А с белорусской природой, равнинами, лесами и болотами связывают такие национальные черты белорусов, как толерантность, памяркоўнасць, разважлівасць, отсутствие склонности к принятию быстрых и поспешных решений. Белорусы вынуждены были расселяться небольшими общинами (хуторами), состоящими буквально из нескольких домов. В любом случае, у белорусов с их исконной мечтой из коласовской «Новай зямлі» «купіць зямлю, прыдбаць свой кут» никакой «глобальной ширины» не наблюдается.

Белорусы в большинстве настолько прагматичны и осторожны, что это раздражает то пассионарное меньшинство нации, которое подобный прозаический прагматизм не воспринимает.

Белорусов не зря назвали «немцами среди славян». А сегодня, кстати говоря, белорусы, как показывает социология, больше всех европейских народов уважают именно немцев. Не итальянцев, не англичан, не голландцев, а именно немцев. Почему? Ну уж не за свободу прессы, демократию и прием мигрантов, конечно. А потому что у немцев «порядок» — главный белорусский культ. Белорусы его утрировали и возвели в абсолют, у нас даже участники несанкционированных шествий переходят улицу только на зеленый сигнал светофора.

В России хотя бы «строгость законов смягчается необязательностью их исполнения». Но в Беларуси к любому установленному правилу относятся с максимальной серьезностью. У нас всевозможные инструкции с маниакальным удовольствием выпускает каждое белорусское ведомство, заставляя сограждан «ходить строем». Что регламентируется? Да все: нельзя фотографировать объекты, нельзя предпринимателям брать родственников на работу, нельзя петь в переходах, нельзя переходить пешком государственную границу, сотни других «нельзя», которые существуют только в Беларуси — это ведь не инопланетяне их придумывают, а те чиновники, которые воспитаны в поклонении «порядку».

Впрочем, это мы уже незаметно переходим к другой теме — о том, как наши недостатки, как и у каждой нации, являются продолжением наших достоинств. И все условно положительные качества белорусов плавно перетекают в свои нерадостные противоположности: толерантность — в нерешительность, индивидуализм — в равнодушие и провинциализм, прагматизм — в ограниченность, самокритичность — в самоедство и самоунижение, «порядок» — в полицейское государство.

Что поделать, нет в мире совершенства…

Виталий Цыганков

Читайте также в рубрике «ВЗГЛЯД И ГОЛОС»