Альгерд Бахаревич. Если бы прошлой осенью… Карантин как возвращение

Ладно, не будем фантазировать, чем поплатился бы этот несчастный пророк. Спасибо нашему вынужденному, нежданному-негаданному, в чем-то даже нежному карантину. Как герой детского стишка, однажды он вышел из тумана нормальной, устоявшейся жизни и по всем правилам вынул ножик из кармана. Точнее, в моем случае вместо ножика был пакет «Лидской» муки. Бери и пеки, сказал он. Все равно мир уже не будет прежним. Так хоть научишься чему-то полезному и вечному сидя дома.

Почему именно хлеб? Вроде в магазинах хватает, хватают другое. Не знаю. Но теперь я каждый день замешиваю опару и массирую непослушное тесто, а потом постаревший брестский «Гефест» жарко дышит мне в лицо, хлеб растет, как в сказке — и я почти счастлив. Это ж надо?

Кто знает… Может быть, печь хлеб — занятие той же природы, что и работа над книгой. Создание чего-то важного для тебя из пустоты — и самых простых ингредиентов. Мука, вода, соль, дрожжи. Слова. Остальное — чистое искусство. Но в том-то и дело, что хлеб важнее слов. Созданный своими руками хлеб дарит тебе гордость и принадлежность к человечеству и его маленькой истории. Потому что есть Большая история, а есть маленькая, самая интересная. В ней сидят дома, неудачно шутят, рассыпают сахар, в ней кончаются то деньги, то зубная паста, и иногда болят зубы. В ней пекут хлеб, и будут печь, и так было всегда. А вот книга дарит сомнение и самомнение. Тоже неплохо, конечно. Но хлеб как-то благороднее. В нем нет амбиций. Мука, вода, соль. Огонь.

Книги я бы писал и так, без всяких там карантинов. А вот насчет хлеба — тут точно сомневаюсь. Мне бы это и в голову не пришло — из писателей в пекари. Если бы не это вот все, все вот это, которое и словами нормальными не назовешь, все какие-то чрезвычайные, чревовещательные, военно-полевые термины на язык лезут. Не назовешь, но должен.

Кажется, наш теперешний карантин — это в каком-то смысле возвращение. Возвращение к себе самим — к тем, кем мы могли бы стать, но не стали.

Просто времени не было стать кем-то другим, остановиться, понять. Слишком много мелькало искушений, слишком много было свободы для маневра, слишком широки они были, объятия окружающего пространства. Слишком много новостей мы считали очень уж нужными, смертельно важными, не прочитаешь — все, конец света. Человек затачивал себя на получение все новых и новых доз информации — и при этом привык забывать ее сразу же после прочтения. Прочитал, обсудил, выбросил. А теперь, заточенный один на один с самим собой, вдруг понял, как же много он пропустил.

Вот интересно. Столько всего вокруг расцвело, в этом заточении. Виртуальный мир вдруг слился с реальным, и понеслось.

Журналисты работают не покладая рук. Каждый день приносит новости одна круче другой.

Врачи спасают.

Скромные белорусские футболисты играют так самозабвенно, будто они вдруг оказались голышом перед всем миром.

Так называемые творческие люди, изнывая дома, готовы бесплатно завалить тебя своими произведениями.

А почему-то ничего нового не хочется. Хочется: возвращаться. Перечитывать, пересматривать, переоценивать, вспоминать себя и тех, кто с тобой. Хочется заново знакомиться с теми, кого, казалось, ты так хорошо знал. Хочется печь хлеб. Как-то очень стало хорошо в карантине, стыдно как хорошо. Наверное, это стыд перед чем-то вечным, которое, оказывается, существует. Так называемые аналитики радостно анализируют, а читать их тоже не хочется. Хочется печь хлеб и пить вино. Хочется снова научиться возвращаться.

Говорят, слово «карантин» происходит от французского слова «сорок». Что можно успеть за сорок дней? Многое.

Ну, например, некоторые из нас верят, что душе умершего после долгих скитаний на 40-й день наконец приходит СМС о том, куда ее направляют компетентные органы: в ад или в рай. Если же эсэмэска не пришла, значит, вполне вероятно, вы все еще живы и просто теряете время. За сорок дней заточения в домашнем карантине человек может овладеть кучей навыков. И открыть в себе новые таланты — уверен, у каждого из нас внутри целый районный Дом творчества детей и молодежи имени самого себя. А не просто еще один шопоголический раек или авторынок.

Можно научиться играть на гитаре. Хоть три аккорда — хватит, чтобы спеть забытый хит «А нам все равно». Можно открыть в себе талант мецената, миротворца, швеи-мотористки или просто убрать из головы мусор. Сделать что-то, что раньше казалось мечтой или соблазнительным бредом. Один на один с собой не стыдно.

И не скучно.

А если скучно, можно опять погулять по фейсбуку. Но там, кстати, пристыдить могут. Даже за невинные карантинные забавы.

Вот, скажем, белорусский каудильо, до которого наконец-то дошло, что за зверь поселился в его владениях, замахал кадилом и начал работать в жанре эпитафии, цинично комментируя смерть некоторых подданных. Фейсбук моментально откликнулся флэшмобом «Прашчальнае слова прэзідэнта». «Ну а што он хацеў?» — так начинаются эти иронические монологи о себе, пародии на презрительные президентские потуги хоть что-то сказать о жертвах эпидемии. Иногда получается смешно, иногда не очень, но всегда в точку. Пародировать президента вообще довольно легко — как любого плохого, но старательного актера.

Но все не так просто. «Кончайте вы уже со своими шутками! — написал всем таким пародистам один мой варшавский знакомый. — Вы не понимаете: своими шуточками вы его очеловечиваете». То есть: этим своим флэшмобом вы делаете его безобидным старичком, гундосящим про чужую смерть. Вместо правды и солидарности вы смеетесь.

Согласиться с ним я не могу. «Прашчальнае слова прэзідэнта» — интересная штука, настоящее творчество, а значит, уже декларация свободы. Все эти выдуманные монологи от лица «лидера нации», который не в состоянии проявить элементарное сочувствие, — на самом деле очень серьезные попытки саморефлексии. Показывающие, как люди видят самих себя: застрявшими между смехом и ужасом, но не потерявшими надежду, что все-таки что-то за свою жизнь они успели. И если завтра вирус поселится в них — что-то от них все же останется, что бы там ни плел наш главный диагностик. Невеселый виртуальный смех молодых и умных людей над украденным у них временем… Он, этот смех, ведь тоже: их возвращение к себе.

А вот что останется от самого «лидера нации» — это еще вопрос. Сам каудильо, впрочем, вполне уверен, что уже вписан в Большую историю, до маленькой ему дела нет. Одни смеются, другие боятся, третьи думают, что делать, начальники угодливо поддакивают всякому бреду. А я пеку хлеб и отдыхаю от новостей. Хлеб мудрее лидеров, которые так любят о нем поговорить. Хлеб живет недолго, а смысла в нем больше, чем во всех шутках и эпитафиях.

Я пеку хлеб. Вместо того чтобы читать свое на фестивале в Минске, рассказывать о белорусской литературе в Швеции, презентовать новую книгу в Эдинбурге, переводить немецкий роман в Берлине — достаю из духовки бохан за боханом. Каким красивым прошлой осенью выглядел этот, тогда еще будущий, еще бодрый, еще щедрый на события год!.. Как хотелось верить, что он приведет в Большую историю меня, маленького человека, и тебя, и нас всех. Если бы прошлой осенью кто-нибудь сказал мне, что все планы пойдут прахом… А теперь кажется, что ничего страшного. Первое правило хлебопека: берись за дело спокойно, трезвым и рассудительным, свободным от тщеславия, и не требуй от жизни крутых поворотов. Карантин сделал из нас отшельников — еще немного, сделает и философов. Никому не известных — и слава богу.

В той, Большой, истории с нами однажды уже случились большие перемены. Люди моего поколения и постарше гордятся тем, что Советская империя рухнула на наших глазах. Мы это видели своими глазами!

На наших глазах Беларусь стала независимой. Есть что детям и внукам рассказать. Казалось, это все. Два огромных события на одну жизнь — будет слишком уж роскошно. Но нет, повезло. Нам дали еще и полюбоваться на мировую пандемию. Люди прошлого, кстати, так и жили. Богатой событиями внутренней жизнью — если доживали, конечно, до следующего большого события. То чума, то война, то холера, то еще одна война, еще кровавее, а потом еще и голод. Что еще нам с вами покажут? В чем еще придется поучаствовать? Какая эсэмэска еще придет?

Во времена чумы я, наверное, был бы хлебопеком. У меня была бы каменная печка и много оливкового масла. И, замешивая тесто и посматривая в окно на Большую историю, я качал бы головой и сокрушенно приговаривал:

«Если бы прошлой осенью…»

Альгерд Бахаревич

Читайте также в рубрике «ВЗГЛЯД И ГОЛОС»:

Александр Федута. Игра престолов XXI век

Виталий Цыганков. Мир после коронавируса

Петр Рудковский. Церковь, геи, гомофобы: как выйти из порочного круга авторитарных решений

Андрей Хаданович. Сціплае абяцанне сціпласці