Почему ОМОН ведет себя так жестоко?

Стало известно, что Следственный комитет Беларуси получил более 600 заявлений от граждан о насилии во время задержания, еще 100 человек пожаловались на избиения в изоляторах.

Русская служба Би-би-си поговорила с бывшим бойцом ОМОНа о том, чем можно объяснить подобную жестокость.

В разгоне акций протеста в Беларуси участвовали как сотрудники МВД, так и другие структуры, не подчиненные министерству, — правозащитники утверждают, что таких в стране не менее пяти. Иногда определить принадлежность к той или иной структуре было невозможно — часть людей была в штатском, а у некоторых на форме отсутствовали какие-либо опознавательные знаки.

Но именно бойцы ОМОНа, согласно многочисленным свидетельствам, жестко задерживали участников акций, укладывали их штабелями в автозаках, а также жестоко избивали людей в изоляторах временного содержания.

Олег (имя изменено) прослужил в минском ОМОНе 17 лет — от рядового бойца до офицера и командира подразделения. «Бывших» в этих структурах не бывает, говорит он.

— Я пришел в ОМОН накануне первых президентских выборов. Отслужил срочную службу в армии, там прошел спецподготовку. В 90-е парни на «гражданке» либо шли в бандиты, либо в милицию, выбора особо не было. Я пошел в милицию: я воспитан был в Советском Союзе, рос на примерах героических подвигов. Я пошел туда работать за идею — зарплата в 30 долларов, согласитесь, не стимул.

В ту пору в ОМОНе было много «афганцев» — ребят, которые прошли «горячие точки». Наш кодекс чести формировали они. Такого, что было сейчас, в последние дни, мы бы никогда не сделали. Мы были жесткими, но не жестокими.

«За себя и за того парня»

— Вам приходилось участвовать в подавлении оппозиционных выступлений?

— Я уволился в 2010-м, еще до разгона Площади (речь идет о разгоне демонстрантов на площади Независимости в день президентских выборов 19 декабря 2010 года. — прим. Би-би-си). Я участвовал в охране общественного порядка в 1996 году, на «Минской весне», когда переворачивали машины и шел «Чернобыльский шлях». В зачистке палаточного городка на Октябрьской площади (после президентских выборов 2006 года) тоже участвовал, но, согласитесь, там не было избиений, травм и увечий у демонстрантов, о которых сообщают сейчас.

— Как готовят бойцов к разгонам демонстраций? Это идеологическая работа? Учат «родину любить» и бить ее «врагов»?

— Я не знаю, что сейчас бойцам говорили. Они реально верят, что защитили страну от Майдана! Связь у меня есть с людьми, которые там служат, с моими подчиненными бывшими, но что в данный момент происходит в подразделении, я не знаю. Почему у людей появляются такие приступы ненависти к народу? У нас такого не было. Противодействие толпе всегда было адекватным. Если толпа стояла — никто не трогал. ОМОН стоял в оцеплении — да, со щитами, без щитов. Когда физического воздействия на сотрудников милиции не было, сотрудники милиции никогда не «жестили» таким образом.

— Что происходит, когда демонстранты проявляют агрессию?

— Как бы вам объяснить… Солдаты на войне воюют не за правительство, не за руководителя страны. Мужчины на войне воюют за того парня, который с тобой рядом сидел в окопе, — и его уже нет. Солдаты воюют за это. И здесь (при разгоне демонстрантов) срабатывает такое же. Потому что когда твоему напарнику, твоему товарищу прилетел камень в голову, в тебе, естественно, возникает волна гнева — как в любом человеке. Ребята со щитами, когда на них идет физическое воздействие, сплачиваются. Они уже воюют и за себя, и за того парня, который пострадал.

Но я не понимаю того, что происходит во многих случаях сейчас. Понимаю жесткий ответ у универсама «Рига», где протестующие строили баррикады, отбивались, чем могли, бросали, по некоторым сведениям, в правоохранителей «коктейли Молотова». Но не понимаю, не могу понять, как можно бить 15-летнего пацана на пустом тротуаре, тем более, что он кричит, что ему только 15. На мой взгляд, произошла какая-то подмена принципов боевого братства.

Побочный эффект

— То, что происходит сейчас, это команда офицеров или самовольство подчиненных?

— Естественно, без команды ничего не делается в этих подразделениях. Самовольства здесь нет. Судя по всему, на самом высшем уровне была дана команда жесточайшим образом подавить эти выступления.

— Что срабатывает? Психологический эффект? Почему сейчас такая жестокость — команду ведь можно выполнять по-разному.

— Не знаю, как сейчас это можно объяснить. Как объяснить? Либо бойцам что-то давали, но не сказали им, что с ними может произойти. Может, давали психотропы какие-то, но сказали, что это для поддержания физического состояния. Не сказали, что побочный эффект — необузданная ярость и тому подобное. Я не исключаю этого.

Мы в свое время работали в открытую, у нас даже масок не было. У нас не было такого, чтобы человека в наручниках бить — человек в наручниках тебе уже ничего не может сделать. Нас простые люди уважали в наше время, подонки боялись. Но не было такой ненависти, как в эти дни. Я понимаю, чем она вызвана, что породило негодование народа, злость не только к сотрудникам ОМОНа, но вообще к людям в форме. Это очень опасный эффект, когда злость, ненависть и даже травля распространяются на гаишника, сотрудника охраны зданий, участкового.

— Может, провоцируют жесткость чисто физиологические инстинкты? Сама наблюдала, как в ожидании команды бойцы по нескольку часов сидят в автобусах с закрытыми окнами. Простите, но ведь элементарно в туалет хочется и дышать трудно…

— Да, когда долго там сидишь, тебе, как любому человеку, хочется домой, выйти из дискомфорта — ты пять часов сидишь в душной машине. В туалет периодически выпускают, воду дают, питание тоже. Когда напряженно, сотрудники работают в усиленном режиме, может сотрудник сутками находиться на работе. Но это не должно провоцировать обозленность — не положено. Может, со своей колокольни смотрю, но из-за того, что я сидел пять часов в машине, я не буду бить человека.

— На многих акциях мы видим людей в штатском, которые иногда провоцируют демонстрантов, кивают ОМОНу, кого задерживать. Это люди из подразделений ОМОНа или из других структур?

— Это могут быть и омоновцы, и сотрудники других подразделений. Но, как правило, если работает ОМОН, то и в гражданском работают люди из ОМОНа. Потому что они знают друг друга. Обыкновенная логика: если человек из другой структуры мне что-то там будет махать, я откуда знаю, кто он? На нем же не написано. Поэтому я не буду выполнять его команды. Только люди, которые взаимодействуют в одном подразделении, могут так работать.

Продвижение по службе

— Люди, вышедшие из ИВС, рассказывают, что омоновцы укладывали их в спецтранспорт слоями, избивали и топтались по задержанным. Есть ли какой-то регламент, инструкция о пределах применения силы?

— Есть закон о милиции, в котором прописано применение физической силы и специальных средств. При Владимире Наумове, когда он был министром внутренних дел, строго спрашивали за приказ №1 — о вежливом и культурном обращении с гражданами. Я очень много писал бумаг. Если мой подчиненный применял физическую силу или спецсредства к задержанному, он писал рапорт-объяснение: рапорт, если надевал наручники, рапорт, если применял дубинку или физическую силу. Командир проводил проверку правомерности действий.

— Люди, выходившие из ИВС, рассказывали о зверствах некой сотрудницы Кристины: она била мужчин в пах, женщин в живот. В подразделениях ОМОН есть женщины?

— Я об этом читал, но даму эту не знаю, не знаю, в какой структуре она служит. В ОМОНе есть женщины. В настоящее время, насколько я знаю, есть женская рота; как правило, туда попадают спортсменки, приоритет отдается девушкам, которые занимались единоборствами.

— Сколько платят в ОМОНе? Чем привлекают?

— Вновь прибывший сотрудник получает около 900 рублей, наверное. Затем зарплата растет в зависимости от выслуги лет, звания, должности. Через полгода вновь прибывший получает служебное жилье. Для парней из провинции это важно, особенно в столице. Мы обсуждали с коллегами: сейчас приходят в ОМОН ребята с недостаточной физической подготовкой, даже после армии. И, как это помягче сказать, с недостаточным образованием. В некоторых подразделениях поощряется доносительство — такой вот своеобразный способ продвижения по службе.

— Вам трудно было адаптироваться к другой жизни, когда оставили службу в ОМОНе?

— Профессиональная деформация всегда существует. Уходить было трудно. Не хватало того коллектива, в котором работал, людей, которые стали друзьями. В моем подразделении отношения строились на уважении, и я, как командир, должен был поступать так, чтобы и в работе, и в быту бойцы уважали меня, а я уважал их.

Около месяца была очень сильная депрессия. Потом… Все-таки мужчина, чего жаловаться: ушел и ушел. Надо зарабатывать, содержать семью — и таксистом пришлось поработать.

Татьяна Мельничук, Би-би-си, Минск