Европа и её новые варвары

Захват и разрушение поминального мемориала на Площади Перемен со всей наглядностью показали, что беларусский политический конфликт разворачивается на до-политическом уровне — вне рамок цивилизованного политического поля. Это не конфликт политических программ и идеологий, не конфликт «официальной позиции» и «оппозиции». Оппозиция как структурный элемент всякой цивилизованной политической жизни возможна там, где возможны политические дискуссии. 

Особенность текущего политического кризиса в Беларуси состоит в том, что для дискуссий просто нет места, сама эта опция исключена. Мы являемся свидетелями и участниками столкновения двух форм жизни, каждая из которых отстаивает свой этос, то есть своё представление о том, как должна быть устроена совместная жизнь, свою систему нормальности. Более 3 месяцев противостояния говорят о том, что эти две формы жизни несовместимы. Они исключают друг друга на уровне базовых этических принципов, лежащих в основе каждой из них.

Слово этика произошло от древнегреческого слова «этос», которое увязывает вместе несколько смыслов: привычку, нрав (характер) человека, а также нравы людей, принадлежащих определенному сообществу. Эта связь означает, что нравы и характеры людей зависят от того, к чему они привыкают как члены сообщества в ходе воспитания и социализации. Этика выступает в этом контексте как комплекс представлений о базовых принципах (ценностях, нормах, правилах), на которых основывается жизнь в сообществе, совместная жизнь людей.

На заре европейской культуры, у древнегреческих философов, слова этика и политика стали опорными для определения того, как устроена жизнь человеческого сообщества, самой способности людей жить друг с другом. При этом политика с необходимостью опиралась на этику. Когда Аристотель назвал человека политическим существом (zoon politikon), он исходил из демократической формы жизни, которая сложилась в Афинах и предполагала, что человеческая природа (само человеческое достоинство) реализуется через участие в жизни полиса (города-государства).

Политическая жизнь — это когда граждане вместе определяют порядок управления государством, и основывается она на этических добродетелях, усвоенных человеком в своем сообществе. У Аристотеля есть еще одно, не менее известное, определение человека как существа, наделенного способностью к разумной речи. Оба определения сущностно взаимосвязаны: участие в политической жизни осуществляется через человеческую способность к разумной речи — через разговор с согражданами. Какой бы острой ни была полемика, она остается продуктивной до тех пор, пока оппоненты следуют этическим правилам своего сообщества, придерживаются этических добродетелей.

Этот этос демократической жизни всегда оставался путеводной нитью для развития европейских обществ. В 20 веке Ханна Арендт еще раз подчеркнула его актуальность и значимость в связи с трагическими последствиями установления тоталитарных режимов в Европе, которые опирались на чудовищные практики дегуманизации.

Нужно снова и снова подчеркивать тот факт, что в основе Беларусской революции лежит моральная травма, что массовый протест был вызван чудовищным беззаконным насилием. Он вырос из общего, разделяемого всеми нами, чувства, что так жить нельзя. Ядром политического кризиса в Беларуси стал этический антагонизм, который в ходе трёх месяцев протеста обретал всё более отчетливые черты.

Поэтому Беларусская революция — это прежде всего этическая революция: она разворачивается как противостояние форме жизни, опирающейся на презумпцию насилия. Отстаиваемый нами этос — это, в основе своей, европейский этос. Беларусское гражданское общество борется за то, чтобы наша политическая жизнь основывалась на базовых гуманистических ценностях (ценности человеческой жизни, человеческого достоинства) и на принципе справедливости, который прямо вытекает из уважительного отношения друг к другу.

Демократия и диктатура — не только политические системы, это прежде всего формы жизни — формы отношения к людям, взаимодействия и тд.

Настоящая демократическая жизнь, развернувшаяся сегодня в дворовых сообществах, — лучший пример жизненности нашего этоса, строящегося на дружеской взаимоподдержке и горизонтальном («на равных») общении.

Диктатура строится на диктате, исключающем отношение к другому как к равному. Насилие встроено в эту систему именно как презумпция — то есть как не обсуждаемое условие возможности её осуществления. Главная добродетель здесь — бездумное послушание. Включаться в эту систему по доброй воле значит принимать презумпцию насилия и не уметь видеть ни в других, ни в себе человеческого достоинства.

Поэтому в Беларуси сейчас не просто оккупационный режим, — это режим в буквальном смысле варварский.

У «них» и у нас совсем разный common sense. Для «них» все наши ценности — пустой звук, а попрание наших святынь — базовый инстинкт, потому что именно таким образом «они» отстаивают свою форму жизни. Следуя этому инстинкту, 15 ноября черное полчище заполнило площадку вокруг мемориала в память о Романе Бондаренко.

Таким образом, политический кризис в нашей стране разворачивается в плоскости вопроса о связи между этикой и политикой, обнаруживая глубинные расхождения в базовых представлениях о том «что такое хорошо, и что такое плохо» у представителей власти и образованных граждан. Наш этический антагонизм выразительнее всего проявляется в асимметричном характере протеста: брутальному насилию и беззаконию действующей власти противостоит мирный протест гражданского сообщества.

В то время как официальные политики ради удержания власти порывают с этосом, разделяемым беларусами как европейской нацией, протестующее гражданское общество продолжает настаивать на своих базовых этических принципах, чтобы в соответствии с ними перестроить политическую жизнь в стране. Именно таким образом — через солидарную защиту своей формы жизни — наше гражданское общество формируется и утверждает себя как политический субъект.

Татьяна Щитцова, доктор философских наук, профессор Европейского гуманитарного университета

Рубрика «ВЗГЛЯД»:

Философская ошибка добрых людей

«Получал консультации, как разрушать страну».

Невыполнимая задача?

Альгерд Бахаревич. Последнее слово детства

Петр Кузнецов. Спираль насилия