Итоги года с социологом Вардомацким

— «Белорусы изменились, и это навсегда» — такое утверждение звучит рефреном, начиная с предвыборной кампании. Навсегда ли и уместно ли обобщение?

— Когда говорится “навсегда”, то это — впечатление, оценка и ощущение от того, что такого мобилизационного масштаба не было никогда раньше, по крайней мере с 1994 года. Не было такой длительности протеста, такой массовости и такой самоорганизации протестующих.

И никогда не было психологически утвердившейся ориентации у протестующих именно на долговременный протест.

Социально-психологическим результатом неудач протестов раньше всегда была апатия. Сейчас мы наблюдаем совсем другой социально-психологический рисунок: в результате неудачи у людей не наступает апатия, а возникает желание выходить еще и еще, и понимание необходимости выходить. Сформировалась ориентация на долговременный протест.

Еще одним подтверждением того, что возврата назад не будет, является следующее. После убийства Романа Бондаренко произошла смена мотивации выхода протестующих. Если раньше выходили получить психологический позитив, энергию, то сейчас праздник закончился, и мотивом, причиной выходов является невозможность возврата к прошлому, — вот так люди формулируют причину выходов на протесты.

— Можно ли выделить главный вопрос, возникший по итогам 2020 года, и есть ли у вас ответ?

— Вопрос у всех на устах — как так получилось, что женщины заняли флагманские позиции во время президентских выборов в Беларуси? И ответ на этот вопрос есть. Потребность нынешнего белорусского массового сознания заключается в мягком стиле руководства страной.

Объяснить этот феномен можно принципом политического маятника. Массовое сознание колеблется от, например, либеральных ориентаций к социалистическим, и наоборот. Это происходит в каждой стране с течением времени.

Другим проявлением этого маятника является возникновение потребности в разных стилях руководства. Применительно к Беларуси, после длительного президентства Лукашенко четко сформировалась потребность в другом стиле. А другой стиль — это и есть женщина.

Представление о том, что к женскому руководству массовое сознание не готово, просто не соответствует тому, что происходит в динамике массового сознания. А оно качнулось именно в сторону мягкого женского стиля.

Представление о том, что женщина не может быть президентом Беларуси, — это не более, чем представление конкретного человека. И поэтому то, что произошло, я бы сказал, не случайность, а созревшая закономерность.

Триумвират — Светлана Тихановская, Мария Колесникова, Вероника Цепкало — с одной стороны, был эстетически привлекателен для массового сознания, но что очень важно, — он был эффективен. Более эффективен — в данной конкретной ситуации, — чем троица, допустим, бородатых мужчин.

Эффективность заключается в этой отмашке маятника: потребность созрела, и она была реализована.

— Что еще, кроме отмашки маятника, повлияло на выбор белорусов?

— Отсутствие программы и заявление Светланы Тихановской о том, что она не хочет быть президентом. Только один посыл был — прихожу к власти и провожу новые выборы, и только потом уже можно решать на демократической основе, что делать дальше.

Массовое сознание устало от демонстрации постоянного желания обладания властью. А в лице Тихановской мы видим полную противоположность. И это является привлекательным для электората.

Важно подчеркнуть очень быстрый рост, подъем, развитие умения Тихановской работать в политическом поле.

То есть это якобы случайность — выбор Тихановской — таковой не является с точки зрения совпадения с потребностью людей.

Есть основания говорить о закономерности выбора, не смотря на то, что власти, допустив ее к выборам, рассчитывали на смехотворный эффект от ее допуска к электоральной компании.

— Начиная с 1996 года, все электоральные компании в Беларуси проходили сначала, скажем так, без должного контроля общества, а потом и вовсе правом контролировать власти наделяли тех, кого сами же для этого фактически и назначали. И до сих пор все возмущения в обществе не приводили к таким результатам, которые мы наблюдали в 2020 году.

— Среди причин мобилизации — экономическое самоощущение, неадекватная реакция властей на пандемию коронавируса, восприятие как неправдивой официальной информации обо всем, что с этим связано.

Ковид послужил бикфордовым шнуром, а экономическое самоощущение — порохом,

что вкупе породило начало мобилизации примерно в начале апреля. Есть данные, подтверждающие, что обвальное ухудшение экономического самоощущения произошло в конце марта-начале апреля.

Весной 2020-го проведено большое международное сравнительное исследование. Один из вопросов был такой: “Как вы оцениваете уровень недостаточности реакции со стороны правительства на вызов ковида?”. Среди 58 стран Беларусь заняла второе место — в негативном смысле. Это значимый объясняющий показатель, ставший началом мобилизации.

Ухудшение экономического самоощущения белорусов в конце марта — начале апреля было резким, зафиксирован взлет в два раза — с 36 до 63 процентов увеличилось количество респондентов, сказавших, что экономическая ситуация в стране плохая. Этот резкий скачок был существенным фактором мобилизации.

— Как вы оцениваете потенциал протеста, учитывая, что без акций, не зависимо от их масштабов, не прошел ни один день после 9 августа?

— Как я и прогнозировал, 9 августа не стало завершением процесса, и страна уже на пять лет не заснет, поезд слишком тяжелый, и он набрал слишком большую скорость.

Идет накопление недовольных социальных групп, и это продолжится. Потому что причины не сняты, в частности, и экономические. Это будет шагреневая кожа наоборот, она будет расширяться. И когда дело коснется больших предприятий, когда экономическая неудовлетворенность дойдет до больших заводов — таких как Минский автомобильный, Тракторный завод и других, когда дело дойдет до пролетариата, тогда процесс станет необратимым.

Когда недовольство дойдет до рабочего класса, процесс приобретет необратимый характер. Примером может быть бархатная революция в Чехии. Интеллигенция там выходила много раз, но вопрос решился, когда присоединились рабочие.

— Рабочий класс в той или иной степени уже участвует в событиях в Беларуси…

— Участвует, но не в такой степени, чтобы быть в этом процессе решающей силой. И он не будет смотреть на существующее законодательство в случае силового воздействия со стороны ОМОНа или других силовых структур, он будет отвечать. И не так, как это делает молодежь или интеллигенция.

Существующие протестные группы соблюдают законодательство. Протест носит мирный характер. Ориентации на силовые сценарии нет. Люди абсолютно мирно заявляют о своей неудовлетворенности существующим статус-кво.

Неудовлетворенность реакцией правительства на ковид усилилась неадекватно жесткой силовой реакцией властей на мирный протест. Можно даже сказать, что произошло замещение раздражителей.

— Фраза “я никогда до этого лета не интересовался политикой” чуть ли не самая частотная в многочисленных интервью с протестующими белорусами в 2020-м году. Об этом говорят люди из самых разных социальных групп.

— В массовом сознании не было четкой связи между материальным и политическим, это были две абсолютно отделенные друг от друга сферы — материальное благосостояние и форма политической организации. В 2020-м году белорусы увидели, что связи есть.

Что касается активного участия в протестах айтишников, то по своей психологической конституции в какой-то степени эта группа близка к богеме. Они очень остро воспринимают дефицит уважения к личности со стороны истэблишмента.

Кроме того, в силу своих профессиональных особенностей они постоянно находятся в информационном потоке, а он переполнен неадекватностями невиданного доселе уровня.

Одно дело, когда предлагается неадекватная информация об экономической ситуации и людям говорят, что уровень благосостояния вырос на 10 процентов, а на самом деле они видят падение, то, может, кто-то возмутится, но переживет такую неадекватность.

А когда говорят неправду о том, от чего можно физически погибнуть, то информационная неадекватность приобретает другой вес — вес экзистенциальных причин — жизни и смерти.

Это разные виды информационной недостаточности, и это я очень дипломатично выражаюсь.

Мотиватор протеста был такой силы, что заряд остается, люди просто не могут остановиться.

Тем более, что на всё перечисленное наложилась неадекватная жестокость силовых структур, что тоже работает как экзистенциальный фактор.

— Какое развитие событий представляется вам наиболее вероятным в ближайшей перспективе?

— Идет процесс медленного расшатывания и размывания системы. Приведу пример. Кастрюлю с супом можно очень быстро вычерпать половником, а можно долго вычерпывать ложечкой, но результат будет один и тот же. В случае с Беларусью — второй вариант.

— Для понимания ситуации в Беларуси стоит ли ее сравнивать с потрясениями в других странах? Помогает ли это разобраться или уводит в сторону?

— Безусловно, стоит. Мы наблюдаем сейчас примеры раскола обществ и противостояния в других странах.

Например, в США, где количество противников и сторонников существующего статуса-кво примерно одинаково. И это классическое разделение общества и общественного мнения, достигающее накала раскола.

В Польше мы видим идеологическое противостояние сторонников и противников нынешней правящей партии. Причем, их количество тоже приблизительно одинаковое.

Белорусский кейс отличается от польского и американского.

Во-первых, сторонников перемен в Беларуси гораздо больше, чем сторонников существующего статус-кво. Во-вторых, мы наблюдаем абсолютно разную реакцию и диаметрально разное поведение силовых структур. Да, полицейские выходят, контролируют происходящее, в Польше и в США они действительно охраняют общественный порядок, но при этом не калечат протестующих.

Третье принципиальное отличие заключается в том, что и сторонники, и противники существующего статус-кво в США и Польше имеют равные возможности высказываться в медиа — и в печатных, и в теле— и радиоэфире, публичные споры идут в программах с большой аудиторией.

В Беларуси доступ к медиа сторонников перемен категорически ограничен.

Delfi.lt