Павел Данейко: «Моисей водил по пустыне сорок лет. Белорусы сократили этот путь вдвое»

Директор Института Приватизации и Менеджмента (ИПМ), создатель исследовательского центра BEROC Павел Данейко — один из тех, кто никогда не считал себя невостребованным и при этом не боялся высказывать собственные мысли. Вот и сейчас мы говорим не только о сложившейся в Беларуси ситуации, но и о том, что нужно изменить, чтобы развитие действительно шло.

— Павел, ты сейчас считаешься у нас таким коллективным экономическим гуру — ты лично, ИПМ и BEROC. Вы все знаете про экономику: что было, что будет, чем сердце успокоится. Что сейчас происходит в мире и как это сказывается на нас?

— Ну, начнем с того, что мы не знаем точно, а имеем мнение. При этом понимаем, что любое мнение может быть ошибочно. Поэтому мы всегда проверяем и корректируем свои позиции. Все наши представления о мире — набор гипотез, и сказать, что мы знаем правду, было бы не совсем верно. Просто надо помнить, что и другие ее не знают.

— Надо помнить, что твой собеседник и наши читатели знают еще меньше, чем ты.

Может появиться реальная безработица

— Что происходит в мире? Ответ простой: пандемия. Она схлопнула мировую экономику. В связи с этим и Беларусь испытывает определенные проблемы.

— А в чем эти проблемы выражаются применительно к Беларуси?

— Возникли экспортные, торговые барьеры. Легли внутренние рынки; самое очевидное — туризм. Ресторанный бизнес. Все, что говорят по телевизору (а под телевизором я имею в виду Euronews или ВВС), — правда.

— А схлопывание, например, ресторанного бизнеса сильно сказывается на белорусской экономике? Потому что все к этому несерьезно относятся.

— Ну, у нас он схлопнулся на фоне других стран минимально. Твой вопрос предполагает, что есть какие-то более важные отрасли, какие-то менее важные. Нет, каждый вносит свой вклад. И снижение этого вклада значимо для всей экономики. Мы же видим: часть ресторанов закрылась, люди потеряли работу. Мы можем столкнуться с тем явлением, которого у нас раньше не было, — с появлением реальной безработицы. Раньше ее у нас не было.

— А что у нас было?

— Теория говорит, что 4 % не занятых в экономике людей, — это нормальное явление. Люди все время меняют работу, заканчивают университеты, возвращаются из армии. Всегда есть какая-то пауза. Наша экономика совершенно нормально справлялась с высвобождением рабочей силы в госсекторе благодаря двум факторам. Первый — развитие частного бизнеса. Надо понимать, что доминирующую долю внутреннего валового продукта (ВВП) производит частный бизнес. 56 % экспорта генерирует частный бизнес. У нас часто говорят, что был застой, падение, хотя в последние годы значимо схлопывалась численность занятых в государственном секторе, но безработицы не возникло, потому что частный сектор быстро развивался и поглощал освобождавшуюся рабочую силу. А сейчас может возникнуть проблема, если частный бизнес тормознется в своем развитии. Ведь что такое развитие? Это инвестирование. А инвестирование — это всегда риски. И когда возникают такие уровни неопределенности, которые сейчас есть в политической и социально-экономической ситуации, то, конечно, многие инвестиционные проекты будут заморожены, отложены. А некоторые отменены вообще. И некому будет поглощать свободную рабочую силу. А она будет освобождаться из государственных компаний, которые очевидно находятся в худшем состоянии, и там опять будут проходить сокращения.

— А второй фактор?

— Белорусы — очень мобильные. Надо — поедут работать в России, в Украине, Польше, Литве. Поэтому у нас такая пульсирующая рабочая сила. Когда у нас плохо — народ разъезжается, когда ситуация становится лучше — народ возвращается на растущие рабочие места. Поэтому в обозримом значимом периоде у нас не было такой проблемы, как безработица.

— А сейчас она будет?

— Мы не знаем наверняка. Мы говорим: сейчас сложились такие условия, что шансы, что безработица будет, стали значимыми. Раньше их не было.

Государство и частный бизнес: причины застоя и развития

— Ты сказал, что частный бизнес принимал рабочую силу, высвобождавшуюся с государственных предприятий. Но ведь государственные предприятия все время поддерживались. И директорам и министрам все время говорили: не вздумайте сокращать! Мы должны обеспечивать занятость населения! А тут оказывается, что занятость обеспечивали совсем другие люди. Как политика, направленная на поддержание занятости на госпредприятиях, на самом деле оборачивалась сокращениями?

— Вопрос не ко мне, я политикой не занимаюсь. Я оперирую фактами, статистикой. А на политические вопросы должны отвечать те, кто ими занимается.

— А чем вы занимаетесь? Статистикой?

— Мы не занимаемся статистикой. Мы занимаемся экономическим анализом.

— Можно ли на основании ваших прогнозов представить себе, будут ли в ближайшее время реализовываться какие-то крупные социальные программы?

— Ты опять спрашиваешь о правительственной политике…

— Спрашиваю! Ты говоришь: возможно, продолжится торможение развития частного сектора и схлопывание госсектора. Будут освобождаться люди, которым некуда будет идти…

— Будут, потому что проблема еще и в закрытии границ. Раньше народ выезжал, а теперь с этим трудно.

— Что будет с теми, кто получает стабильную заработную плату на фоне нестабильно растущих цен?

— Реальный доход будет падать.

— А как жить?!

— Ну, ты даешь! Люди будут искать какое-то решение. Сокращать потребление будут. Так всегда происходит. Будут искать какие-то приработки.

— Но приработки тоже не могут быть бесконечными! Мне 56 лет, я не смогу найти дополнительный приработок.

— Если при этой зарплате будет инфляция, будут расти цены, уровень жизни естественно продолжит снижаться…

— Но можно ли предположить, что какие-то направления в экономике будут замедлять свой рост, какие-то наоборот — развиваться?

— Одна из проблем, существующих в нашей стране, — отсутствие отраслевой политики. Экономика развивается тогда, когда доля отраслей с низкой добавленной стоимостью сокращается, некоторые отрасли ликвидируются. А доля отраслей с высокой добавленной стоимостью растет. Только тогда мы можем обеспечить высокую динамику экономики. Например, сорок или пятьдесят лет назад Швеция была страной металлургов и судостроителей. Сейчас таких отраслей там нет.

— А что там есть?

— Открываем статистику и смотрим: IT, услуги, высокотехнологические отрасли, химия, офигенная розница — IKEA мы все знаем. Это же не судостроение, правда? Отрасли, которые генерировали малую добавленную стоимость, переехали в Китай, потому что там дешевая рабочая сила. Так можно зарабатывать больше.

Нужно понимать, что некоторые отрасли будут сворачиваться. Например, швейная промышленность. Она жестко зависит от уровня зарплаты в стране. Швея тысячу долларов получать у нас не может, потому что тогда произведенный ею продукт невозможно продать. В легкой промышленности зарабатывают розница и брэнды, а где шить — второе дело. Сейчас китайская швейная промышленность переезжает в Камбоджу и другие страны, потому что при растущем уровне зарплат в Китае работа швеи становится бессмысленной. Для экономики важнее, чтобы китайская швея собирала электронику. А у нас нет отраслевой политики. Нет понимания того, какие отрасли будут сворачиваться и что мы будем делать в этих отраслях, чтобы это сворачивание проходило в наименее болезненной форме для страны и людей.

Директору, принесшему прибыли на десять миллионов, повысят план

— Но у нас ведь государство все время вкладывает деньги в отрасли промышленности!

— Нужно инвестиции не только в сами отрасли, а в инфраструктуру. Если у нас развиваются высокотехнологические отрасли, то нужны инвестиции в Академию наук, в систему высшего образования, которая будет готовить людей, необходимых для этой отрасли, и их профессионализм будет адекватным. У нас нет такой четкой политики. Это связано еще и с тем, что не существует равенства прав собственности. Государство заботится о государственных компаниях, а не об отрасли в целом. А если мы берем некоторые отрасли, то в них свыше 50 % — частные компании. Они развиваются сами по себе; никакой стимулирующей политики для них нет. А опыт таких успешных стран, как Южная Корея или Тайвань, показывает: без такой политики долгосрочное развитие невозможно.

— То есть, мы не обеспечиваем развитие госсектора, он схлопывается; мы не стимулируем развитие частного сектора…

— Это разные проблемы. Это вопрос эффективности. У нас есть государственные компании, которые нормально развиваются.

— Ну, например?

— Например, машиностроение. А в деревообработке наоборот. У «госов», у большинства, плохо, а частники зарабатывают хорошо: двигаются вперед, создают новое производство. Госсектор просто неэффективно управляется.

— А почему?

— Потому что мотивации у директора нет. Мы в ИПМ привозили директора «REFA». «REFA» — германская ассоциация, созданная в 1929 году для подготовки менеджеров, чтобы они могли решать задачи с минимальными затратами. Для нас это большая проблема. Советское производство, наследниками которого мы являемся, было всегда ориентировано на качество. Оборонная промышленность являлась основным заказчиком, и качество там обеспечивалось железно: пушка не может не стрелять. Но никто никогда не считал, сколько стоит пушка, ведь главное — чтобы она стреляла. И мы по-прежнему живем в тени этой концепции. У нас нет культуры оптимизации затрат на производстве. Но даже если в схлопывающихся отраслях оптимизировать затраты, ты в рыночной ситуации можешь выйти на достаточно неплохой итог…

— Так что «REFA»?

— Он рассказал, что на BMW есть такое условие: если ты внес рационализаторское предложение, и оно принесло сколько-то прибыли, то 50 % от этой прибыли идет тому, кто его внес. И один рабочий предложил изменения, которые принесли пять миллионов евро прибыли. И он получил свои два с половиной миллиона. Вот у меня вопрос: если наш директор создаст такой результат, что размер прибыли достигнет десять миллионов, что он получит?

— Его назначат заместителем министра и дадут премию в 500 долларов.

— Получит премию — и получит план на следующий год добавить в таком же темпе. Потому что наше стратегическое планирование идет не от оценки будущего и возможностей, а от того, как это было вчера. Я говорю только об одном элементе мотивации. И если не поменять мотивацию, то как бы ты не менял управление, трудно ожидать, что динамика госсектора изменится.

У нас еще много идеологем: государственные компании плохие, а частные — хорошие; приватизация — хорошо, и так далее. На самом деле, приватизация — такой же инструмент, как и национализация. На западе во время кризиса это не называется национализацией, но контрольные пакеты в некоторых компаниях получает государство. Вопрос приватизации у нас возник в рамках идеологемы противостояния двух систем: хорошей и плохой. В хорошей все должно быть частным, поэтому нужна приватизация. А почему? Потому что это хорошо. Но приватизация — только инструмент в отраслевой политике. Мы должны понимать: конкретная отрасль развивается на базе национального капитала? Если можем развить, то развиваем на базе национального капитала. Но есть некоторые отрасли, где внутреннего рынка мало, где у нас не вся цепочка производства конкретного продукта. Тогда проще привлечь капитал извне. Найти иностранного инвестора, который включит это производство в свою цепочку, и оно начинает нормально функционировать. Но тогда нужна четкая отраслевая политика, с реальной оценкой перспектив развития отрасли и значимости ее вклада в долгосрочное развитие экономики. У нас пока такого мышления нет.

— Но у нас есть, как минимум, одна отрасль, о которой мы заботимся и все время о ней говорим, — сельское хозяйство.

— Наверное, ты говоришь все-таки о пищевой промышленности. О ней заботятся. А само сельское хозяйство у нас убыточное, дотационное. И как раз там нормальные подходы могут эту отрасль вывести из убытков.

— «Нормальные» — это какие?

— Это когда создается нормальная мотивационная система. У нас же по-прежнему советская система мотивации: у вас есть план — вы должны его выполнять. Вместо того, что — у вас есть мотивация, и вы должны заработать.

— Я хотел спросить о Старовойтове и Леонове, но мы договорились, что о политике не говорим. А есть какие-то примеры нормальной мотивации в аграрном секторе?

— Есть прибыльные, успешные компании. Но это та отрасль, которую я меньше всего знаю.

Александр Федута

(Окончание следует)