Антагонизм versus примирение: народное единство и актуальность переговоров
Переговоры, которые призвала поддержать Светлана Тихановская, — это возможность перейти от политического антагонизма, разрушающего нашу страну, к национальному примирению. В этой связи важно обратить внимание на то, что конфронтация власти и гражданского общества привела к выдвижению двух принципиально разных концепций народного единства.
Лидеры демократических сил предложили программу национального примирения, которое может быть достигнуто при условии восстановления законности в нашей республике. Официальные власти, в свою очередь, продвигают идею народного единства, основанную на закреплении антагонизма. Мы имеем дело с политической логикой, которая нацелена на исключение инакомыслящих как врагов воображаемого «народного единства».
Татьяна Щитцова, доктор философских наук
Объявление 2021 года «годом народного единства» стало главным идеологическим ответом режима на масштабную гражданскую мобилизацию демократических сил в 2020-ом. Напомню, ключевые оси, вокруг которых должна происходить предполагаемая национальная консолидация, были обозначены в лозунге ВНС: «Единство. Развитие. Независимость». Развитие и независимость — слова, несомненно, хорошие — «правильные» — и потому всегда востребованные в популистской риторике любого автократа.
По этой причине важно прояснять, на каких условиях предлагается «развиваться», и что за коллективное «единство» мыслится как субъект независимости?
Что касается базового условия, Лукашенко транслировал таковое предельно ясно и откровенно: чтобы развиваться, нужно «перевернуть страницу». Делегаты ВНС это условие молчаливо одобрили.
Лукашенковская концепция народного единства опирается на антагонистическое противопоставление Мы—Они, которое было зафиксировано со всей отчетливостью в его первой речи на ВНС. «Мы» следовало понимать как коллективное единство, от имени которого выступал Лукашенко. «Они» совершенно недвусмысленно трактовалось как коллективный враг государства, включающий, что важно, и врагов извне («кукловодов»), и врагов изнутри («мятежников»). Таким образом, провозглашение народного единства в первую очередь содержало в себе призыв к политической консолидации перед лицом внешней и внутренней угрозы для государства.
Примечательно, что предложенная действующей властью концепция народного единства воспроизводит ключевые положения политической теории Карла Шмитта — известного немецкого мыслителя, сотрудничавшего в свое время с нацистами. Шмитт — крайне неоднозначная фигура Европейской интеллектуальной истории. Его называли «коронованным юристом Третьего Рейха», при этом его идейное наследие до сих пор активно обсуждается самыми известными мыслителями современности.
Шмитт мыслил само структурирование политического поля в соответствии с различением друг—враг, или, в другой формулировке: мы—они. То есть он полагал, что именно антагонистическое противопоставление является основанием для формирования коллективной политической идентичности.
Поэтому каждый элемент, принадлежащий к «Мы», выступает как друг, а каждый элемент, принадлежащий к «Они», выступает как враг.
Важно подчеркнуть, что немецкий мыслитель развивал свою теорию, имея в виду прежде всего отношения между государствами, и что его взгляды были в значительной степени обусловлены положением дел в европейской международной политике в первой трети 20 века. Соответственно этому, он понимал антагонизм между Мы и Они как противостояние политических единств, предполагающее их готовность к войне: взаимная вражда предполагала возможность (необходимость) взаимного уничтожения.
Радикальное понимание антагонизма во внешней политике объясняет и его трактовку внутриполитических вопросов. Народное единство (символически закрепленное в местоимении «Мы») необходимо для успешного противостояния вражескому государству («Им» как коллективному врагу).
Именно в этой связи Шмитт не поддерживает либерально-демократический плюрализм мнений, ибо видит в нем угрозу для народного единства. Он резонно заключает, что, если антагонизм Мы—Они является исходной политической реальностью, то в самом государстве нужно развивать такие формы правления, которые будут укреплять политическую консолидацию Мы перед лицом внешнего врага.
Накладывая концепцию Шмитта на современное беларусское общество, беларусские власти погружаются в фантазматическую реальность, которая позволяет им относиться к огромному количеству наших граждан как к «врагам» в радикальном шмиттовском смысле. В рамках этого фантазма — для тех, кто одержим им или очень хотел бы в него верить, — массовые репрессии предстают не только оправданными, но даже необходимыми.
Однако же, особенность нашей политической ситуации заключается в том, что установление диктатуры и чудовищная жестокость объясняются отнюдь не угрозой извне (как это было у Шмитта), а гротескно-катастрофическим расхождением между провозглашенным (воображенным) властью общенародным «Мы» и реальной поддержкой со стороны народа.
Именно поэтому — пока люди остаются в тюрьмах и на улицах правит террор — у нас на календаре всегда должно оставаться 9 августа: это лучший способ вскрывать ирреальность продвигаемой властью «картины мира».
Переговоры, к которым призывают демократические лидеры, необходимы для того, чтобы страна как можно скорее освободилась от навязываемого ей антагонистическо-милитаристского фантазма. В сущности, поддержать переговоры значит показать, что вы всё еще в здравом уме. Сегодня путь к национальному примирению начинается именно отсюда.
Татьяна Щитцова, доктор философских наук