Живое и мёртвое. Ответ на задержание Натальи Трениной и Татьяны Гацуры-Яворской
Год назад правитель этой страны публично глумился над заболевшими и умершими от коронавируса. Так беспомощная, но очень самоуверенная власть встречала большую беду, которая пришла к нам, как и в другие страны мира.
Татьяна Щитцова, доктор философских наук
Люди массово заболевали, многие умирали. Сколько? — мы не знаем до сих пор. Потому что не в традициях этой власти считаться с гражданами и решать общенациональные проблемы цивилизованным образом. Высокие чиновники не только обнаружили поразительную недееспособность, но еще и вели себя таким образом, что стало предельно ясно, что у этого бюрократического аппарата напрочь отсутствует способность воспринимать ж и в ы х л ю д е й — вникать в их ситуацию, понимать и откликаться, по-человечески сопереживать.
Именно тогда, в первую волну, в нашем обществе произошел решающий водораздел на Живое и Мертвое: живое встряхнулось, обрело тонус, сгруппировалось и стало делать всё возможное, чтобы помочь врачам спасти как можно больше людей; мертвое выработало «официальную линию» для взаимодействия с ВОЗ и… принялось самыми разными способами прессовать медицинских работников — за самостоятельные решения, за утечку информации, за принятие помощи от НГО и волонтеров, за гражданскую позицию.
Врачи совершенно не случайно оказались в авангарде гражданского протеста 2020-го. Они, полагаю, лучше других прочувствовали специфическую биополитическую подоплеку правящего режима: пока медики по несколько дней не выходили из больниц, власть занималась организацией парада и футбольного матча.
Мёртвое определить не сложно: между жизнями людей и самоутверждением оно всегда выбирает самоутверждение — циничное и самоуверенное. Живое не имеет для Мертвого никакой другой ценности, кроме сугубо инструментальной: параду Победы нужны зрители и ветераны, футбольному матчу — болельщики. Вы уже поняли, почему я написала выше «специфическую»? Потому что в этой инструментализации наших жизней Мертвое выходит за рамки всякой рациональной прагматики (в духе экономических приоритетов и тп.) и руководствуется исключительно собственными фантазмами — теми, которые подкрепляют его представление о собственном величии.
Так, первая волна пандемии обернулась у нас фундаментальным этико-политическим водоразделом между Живым и Мертвым. В этом контексте политизация гражданского общества первоначально означала не что иное, как стихийную коллективную разработку и применение «политики жизни» — гражданскую мобилизацию ради организации помощи врачам и пострадавшим.
В этом новом гражданском движении врачи были главными авторитетами — стражами жизни, решительными и самоотверженными и при этом, наиболее уязвимыми перед угрозой заражения. Они продолжают оставаться такими стражами до сих пор, несмотря на то, что водораздел Живого и Мертвого перерос в политический антагонизм и давление бездушного аппарата власти никогда не прекращалось.
В Беларуси политические события, связанные с выборами, потеснили пандемию как первостепенную общественную проблему. Пока для людей всего мира на первом плане оставался вопрос «как справиться с пандемией и минимизировать её разрушительные последствия?», для нас первостепенной «злобой дня» уже восемь месяцев является радикальный политический кризис. Преображенная пандемией повседневность, пронизанная страхами и страданиями огромного количества людей, оказалась погружена в контекст революционной ситуации и нарастающего социально-политического кризиса.
Противостояние Мертвому не оставляло ни времени, ни сил на то, чтобы перевести дух и осмыслить опыт и проблемы, которые принесла нам пандемия, разобраться в наших экзистенциальных переживаниях, моральных дилеммах и изменениях в поведении, связанных с жизнью в условиях пандемии. Значимым шагом к такому осмыслению должна была стать выставка «Машина дышит, а я нет», посвященная беларусским медикам. Выставка стартовала 30 марта, но уже через несколько дней была остановлена по распоряжению властей, а организаторы — Наталья Тренина и Татьяна Гацура-Яворская — были задержаны и сейчас находятся на Окрестина.
Поразительно и одновременно символично: принудительное закрытие выставки словно возвращает нас к ситуации годичной давности, к исходному водоразделу между Живым и Мертвым, когда фигура врача стала воплощением этической альтернативы бездушной власти, а гражданское общество — инициатором политики жизни. Сегодня эта политика включает и право на осмысление и публичное обсуждение нашего опыта столкновения с пандемией. Ключевые слова ковидно-революционного периода одного корня: выжили, живы, жыве!
Tatiana Shchyttsova, ФБ