На пути к новой Беларуси: критические заметки в связи с начавшейся «работой над ошибками»

Татьяна Щитцова, доктор философских наук

С этой точки зрения 9 августа 2020 можно считать началом подлинной истории в Беларуси, до этого отличавшейся скорее латентным предчувствием собственных исторических возможностей. Паточка писал, что история возникает в результате потрясения привычных, повседневных, смыслов: когда всё, что казалось очевидным, несомненным и надежным, «проседает», и возникает необходимость в радикальном пересмотре оснований собственной жизни. Паточка полагал, что описанная им потрясенность — это экзистенциальный опыт, который дает начало философии, политике, истории и, главное, — определяет сущностную связь между ними. Ключевым политическим понятием для него было понятие солидарности, а точнее — «солидарности потрясенных».

История как процесс совместного ответственного преобразования человеческого мира, возможна только на основе «солидарности потрясенных». Солидарность потрясенных — это когда люди, осознавшие ответственность за развитие их человеческого мира, оказываются в состоянии действовать сообща во имя общих целей. Для чехословацких диссидентов, решившихся публично отстаивать права человека в своей стране, Хартия стала конкретным примером такой солидарности и одновременно — живым доказательством сущностной связи между философией (критическим прояснением базовых смыслов), политикой (практическим достижением общих целей) и историей (движением общественных трансформаций).

Беларусская революция — это тоже пример «солидарности потрясенных». Пример возникновения сообщества «потрясенных», которые решились на открытый протест против насилия и беззакония. После событий 9-11 августа сотни тысяч беларусов и беларусок поняли, что возвращение к привычной жизни более невозможно и что политическое переустановление нашего общества — это наша общая историческая задача. Нужно признать, что мы лишь в начале пути. Между экзистенциальным потрясением, которое не позволяет сознанию регрессировать к пассивному принятию любого провластного status quo, и практическим переустановлением политических институтов (в пределе — института государства как такового) простирается огромное поле для совместной рефлексивной работы, которая требует много времени, сил и терпения — солидарной воли к сотрудничеству и взаимопониманию.

Мы учимся быть субъектами истории, учимся политической солидарности. Критики, спешащие объявить приговор Беларусской революции, кажется, не принимают во внимание, что становление политической субъектности требует времени и практики. Необходимо считаться с тем, что опыт политического взаимодействия (от создания дворовых чатов до координации действий между различными политическими акторами) приобретается нами в ходе самой революции: и это так не только потому, что большая часть протестующих ранее была аполитичной, но и потому, что текущий политический кризис совершенно беспрецедентен, а стартовые условия революции (децентрированность, арест или эмиграция лидеров) требовали поиска экстраординарных решений.

Оглядываясь назад, сегодня многие пишут о том, что следовало бы сделать, но не было сделано. Уроки извлекать необходимо, бесспорно. Но, проводя работу над ошибками, нужно исходить не только из идеальных моделей, но и из фактических обстоятельств. Внимание к фактичности (со всеми её плюсами и минусами) позволяет понять, что многое из того, что, согласно критикам, «следовало бы» сделать, не могло быть сделано «в нужное время» в силу сложного сочетания политических и человеческих факторов, которое сложилось на данный момент. Игнорирование фактической невозможности реализовать некую теоретически «правильную идею» приводит к тому, что критика перестает быть конструктивной и лишь способствует подрыву доверия к лидерам и дезинтеграции в рядах протестующих.

Можно ли возлагать ответственность за жертвы на «оппозиционных» кандидатов, которые своим участием в президентских выборах вселили надежду на перемены? Такой взгляд на вещи отворачивается от того, что было сказано выше: что историческое переустановление общества — это вопрос солидарной ответственности. Могли ли ключевые фигуры объединенного штаба, продвигавшего С. Тихановскую на выборах, предвидеть, какую кровавую цену придется заплатить за публичное выражение своего несогласия с правящим режимом? Конечно, нет. Несомненно, люди даже 30-летнего возраста, не говоря уже о более старших поколениях, которые хотя бы немного интересовались политической жизнью в стране, знали, что при режиме Лукашенко была «кровь» и в 2010 (разгон Плошчы), и до 2010 (исчезновение оппозиционных политиков). Но в том-то и дело, что «кровь» — не абстракция, она всегда the кровь — определенна, фактична. Кто мог знать наперед — и даже не то что «знать», а в принципе вообразить, допустить, помыслить, — что это будет вот эта кровь: кровь, залившая улицы и места задержаний по всей стране; кровь изнасилованных дубинкой и потерявших надежду на медпомощь?! Мы читали свидетельства силовиков, которые признавались, что даже внутри их системы люди были шокированы произошедшим. При этом именно фактичность этой «крови» — невообразимая и немыслимая — стала тем потрясением, из которого вырос массовый революционный подъем.

Многие по традиции описывают события в Беларуси в терминах «опоздавшей нации», видя в начавшейся революции попытку завершить процесс национального самоутверждения, который — вследствие прихода к власти Лукашенко — оказался снова отсрочен. Я не собираюсь оспаривать обоснованность такого подхода. Однако хочу обратить внимание на уместность совсем другой исторической перспективы, в свете которой беларусский кейс может восприниматься, наоборот, как нечто «передовое», представляющее интерес не только в локальном, но и в глобальном — и прежде всего, общеевропейском — контексте.

Со времени распада Советского Союза глобальный социально-политической контекст сильно изменился. Если в начале 90-ых казалось, что для бывших социалистических республик нет другой альтернативы, кроме неолиберального капитализма, то сегодня все говорят о системном кризисе неолиберальных капиталистических обществ. Ключевыми проявлениями этого кризиса выступают упадок демократии (снижение интереса граждан к участию в политической жизни и утрата доверия к существующим политическим институтам) и общее переживание «исчезновения будущего» (этот симптоматичный диагноз фиксируется известными социальными теоретиками из самых разных стран). В таком контексте начавшаяся в Беларуси революция действительно является чем-то поразительным: она показывает одновременно и приверженность нашего гражданского общества европейским ценностям, и живой запрос на низовую/горизонтальную демократию, и упорство в неприятии насилия.

Историческая работа по переустройству нашего общества является задачей, которая в глобальном контексте оказывается переплетена с актуальными поисками новых траекторий развития в западных обществах. Вопрос о будущем демократии — это горячая повестка, которая как никогда ранее связывает сегодня все европейские общества, включая Беларусь.

В августе 2020 мы совершили беспрецедентный исторический рывок — к самим себе как субъектам истории, к новой Беларуси. Сегодня главное, что требуется от нас, это находить способы проявлять/обнаруживать свою солидарность друг с другом. Это то, что держит нас вместе, и является надежной почвой для нового революционного прорыва.

Татьяна Щитцова, доктор философских наук