Валерий Карбалевич: «Народное единство» в расколотом обществе

Затеяв спор настоящего с прошлым, мы обнаружим, что потеряли будущее.

Уинстон Черчилль

Странный праздник

17 сентября белорусские власти торжественно отметили новый праздник «День народного единства». В этот день в 1939 году Красная Армия вошла на территорию Польши, и затем к СССР были присоединены Западная Беларусь и Западная Украина.

Праздник возник как реакция на протестный взрыв прошлого года. По логике властей, помимо репрессий, необходимо предлагать обществу хоть какую-то позитивную идею. Ведь мобилизовать своих сторонников только на идеологической основе ненависти к протестующим людям и необходимости удержать власть в руках Лукашенко – это уж слишком примитивно. А для легитимации режима нужен какой-то положительный нарратив. В итоге появился этот праздник.

Александр Лукашенко, выступая в этот день на «форуме патриотических сил», заявил:

«Помните, белорусы: это главный праздник, который мы долгие десятилетия стыдливо не хотели обозначать».

Вообще-то в любом государстве главным праздником считается День Независимости. В Беларуси он отмечается 3 июля. Теперь непонятно, какой же главный праздник в стране.

Еще Лукашенко заявил:

«Было озвучено и поддержано большинством голосов белорусов предложение сделать день 17 сентября новым государственным праздником».

Интересно, кто и когда спрашивал об этом белорусов?

Весь парадокс ситуации состоит в том, что празднование народного единства происходит в момент самого глубокого общественного раскола в новейшей истории Беларуси. Просто власти включают в понятие «народ» лишь своих сторонников, которых явное меньшинство.

Если говорить о содержательной стороне этого позитивного образа власти, то фантазия придворных идеологов оказалась не очень богатой. Все свелось к тому, что положительный образ нужно формировать на основе истории. То есть предложить людям смотреть не вперёд, ибо сами власти понимают, что не могут предложить нарратива будущего, а назад. Что само по себе очень знаменательно.

В результате они придумали две темы, которые вряд ли можно считать новыми. Первая – это политическая кампания о фашистском геноциде белорусского народа во время второй мировой войны. И вторая тема – присоединение Западной Беларуси в 1939 году. Почему-то власти решили, что если людям расскажут об этих событиях, то они сразу полюбят Лукашенко. Трудно сказать, на чем основаны такие представления, что исторические события в сегодняшнюю информационную эпоху могут стать мобилизующим фактором. Но этот идеологический конструкт широко пропагандируется в государственных СМИ как средство восстановления общественного доверия к существующему режиму. Возможно, сработал российский опыт, когда тема победы СССР в Великой Отечественной войне стала идеологической основой политики имперского реванша.

Однако в самих этих темах, а тем более в их интерпретации есть серьезные противоречия. Размышляя о дате 17 сентября, Лукашенко сказал, что «мы долгие десятилетия стыдливо не хотели обозначать» этот день в качестве праздника, ибо стеснялись кого-то обидеть. Имелось в виду, что в советские времена не хотели обижать Польшу, потому что эта страна была союзником СССР, входила в социалистический лагерь.

Сейчас это стеснение отброшено, ибо политическая конъюнктура поменялась, Польша превратилась в главного врага официального Минска. И на ходу был придуман этот праздник в пику Варшаве. В Беларуси развернута антипольская политическая кампания. Лукашенко в своем стиле утверждения в виде отрицания заявил:

«Мы даже не напоминаем сегодня им о том, что Белосток и Белосточчина — это белорусские земли, что Вильно — это тоже белорусский город, и земли вокруг. Мы же об этом не говорим».

То есть напоминаем не напоминая.

Но в советское время стыдились не только этого. Было еще одно пикантное обстоятельство. Дело в том, что акцентировать внимание на событиях 17 сентября 1939 года было политически опасно также и по другой причине. Это невольно напоминало, что почти два года (с 1939 по 1941 год) СССР и нацистская Германия были СОЮЗНИКАМИ. Советская, а также сегодняшняя белорусская и российская историография всячески замалчивали и продолжают замалчивать этот факт. Ибо он оскверняет священное предание о Победе. В этом сюжете чувствовался легкий запах серы.

Но Лукашенко считает, что пора перестать стыдиться. В итоге получился сомнительный исторический симбиоз. Власти пытаются совместить идею восстановления исторической памяти о фашистском геноциде и идею освобождения Западной Беларуси в союзе с теми же фашистами, которые совершили этот геноцид два года спустя. 

Ощущение исторической двусмысленности этой даты присутствовало в выступлении Лукашенко 17 сентября. Он пытался оправдать тогдашние действия СССР:

«И если бы мы, Красная армия, тогда не двинули свои войска на запад, к Бресту и Гродно, не факт, что немцы остановились бы там, на той западной границе. Они были бы уже под Минском. И я смею сегодня сказать, что если бы в 1939-м, за два года до нападения фашистов на Советский Союз, немцы были под Минском, боюсь, что не было бы Великой Победы в 1945-м. Один бросок до Москвы — и Советского Союза не существовало бы». 

Сам факт оправдания достаточно показателен. Вообще, рассуждения об историческом прошлом в контексте гипотез «что было бы если…» достаточно спекулятивны. Если уж встать на эту почву, то можно задать и другие вопросы. Например, а было ли бы нападение Германии на Польшу в сентября 1939 года, если бы не существовал пакт Молотова-Риббентропа? Немцы не могли пойти дальше на Минск, ибо секретный протокол к этому пакту определял границы раздела Польши.

Как правило, праздники, учрежденные на потребу сиюминутной политической конъюнктуре, недолговечны. Это скоропортящийся продукт. 

Несостоявшаяся амнистия

Шумная информационная кампания вокруг масштабных планов амнистии и помилования в связи с «Днем народного единства» закончилась пшиком. Освободили всего 13 человек. 

На момент этой так называемой «амнистии» в стране было 674 политических заключенных. По словам главного официозного «правозащитника» Юрия Воскресенского, прошение о помиловании написали около 200 человек. В его списке к освобождению числилось около 100 политзаключенных. А на свободу вышло только 13 их них. Так гора родила мышь.

Вначале амнистию планировали на День Независимости 3 июля. Тогда никого не отпустили. По мнению экспертов, этому помешали санкции ЕС, введенные накануне. 

Теперь новых санкций вроде бы нет. Что мешает? Почему власти отказываются даже имитировать «гуманизм»?

Отказ от более-менее серьезной амнистии (например, 100 человек) дискредитирует саму фигуру Юрия Воскресенского и весь его проект условного «диалога». А также размывается смысл нового праздника «День народного единства». Ведь такой праздник, исходя из его названия, предполагает какие-то шаги к примирению, компромиссу, без которых не может быть реального единства. Масштабное освобождение политзаключенных могло бы придать этому искусственному «празднику» хоть какой-то положительный имидж.

Кроме того, девальвируется сама процедура прошения о помиловании. Какой смысл их писать, если власти на это не реагируют?

Однако все эти соображения отброшены в сторону, потому что на дворе не тот политический сезон. К тому же амнистия имела бы смысл только при условии прекращения политических репрессий. Ибо нет никакой логики одних освобождать, а других садить на их место.

Все это показывает, что белорусские власти не готовы и не собираются менять политический курс, переходить от жестких репрессий к политике разрядки, либерализации, прежде всего, по внутриполитическим причинам. Ибо Лукашенко не уверен, что он все задушил, что весь потенциал возможного нового протеста полностью уничтожен. Поэтому, согласно его логике, каток репрессий останавливать нельзя. На этом фоне масштабная амнистия дала бы неверный сигнал, снизила бы страх в обществе. Что сейчас абсолютно неприемлемо для власти.

Думаю, амнистия, например, в отношении 100 политзаключенных имела бы шанс повлиять на позицию Запада. Конечно, уже введенные санкции не были бы отменены. Но принятие ЕС пятого пакета санкций могло быть приостановлено. И американский «черный список» белорусских предприятий и фирм открыт, его можно увеличивать или уменьшать в зависимости от текущей политической ситуации.

Однако страх перед возобновлением протеста превалирует над такими рациональными соображениями. Поэтому я не стал бы рассматривать освобождение 13 человек как сигнал Западу, как предложение торга. Ибо сигнал слишком слабый и почти не замеченный. Тем более на фоне эскалации мигрантского кризиса в отношениях с соседними государствами. 

Кстати, несколько граждан России по-прежнему находятся в заключении в Беларуси, но их нет среди амнистированных политзаключенных. Видимо, Москва не требовала их освобождения, эта тема ее не слишком волнует.

Поэтому нынешняя недоамнистия — это максимальная гибкость, на которую сейчас способен белорусский режим.

Валерий Карбалевич, политолог