Плодовое вино: пойло для неискушенных или напиток шляхты?

— Егор, вы историк, кинодокументалист, арт-менеджер, который совершенно бесподобно исполняет итальянскую оперу акапелла. «Чернила» сюда совсем не вяжутся. В чем подвох?

— Никакого подвоха. Вот вы говорите: арт-менеджер, опера. Можно подумать, будто бы творчество и алкоголь находятся по разные стороны баррикад. Именно неформальная культурная тусовка нулевых и стала причиной моего хобби.

— Без бутылочки «Янтарного» деятелем культуры не признавали?

— Не так категорично, конечно. В то время культурная жизнь Беларуси, а уж Минска тем более, переживала один из своих подъёмов. Концерты, выставки, презентации. Так сложилось, что уже тогда я был частью этого движения. По долгу «службы» периодически бывал на разного рода презентациях. Частенько успех хорошего проекта закреплялся бутылочкой хорошего вина, здесь ничего удивительного. Но однажды мне посчастливилось попасть на презентацию культурного альманаха «Partizan». Каково было удивление, когда вместо марочного вина на меня дерзко поглядывали «Добрый кум», «Баловница» и «Обыкновенное чудо». Как я узнал потом, это было частью концепции. Организаторы понимали: плодовое — изначально маргинальный напиток. Идея и заключалась как раз в том, чтобы противопоставить официоз, салонное искусство — неформальной действительности. Именно тогда и зародилась идея коллекции.

— Сколько в ней экспонатов?

— Около 300. Хотя для меня число не имеет никакого значения: куда важнее возраст вина.

— И сколько лет чемпиону по «старости»?

— Смею полагать, что имею одну из самых старинных бутылок в стране – «Минское янтарное», 1967 года.

— Неужели кто-то ещё занимается коллекционированием подобного?

— Да, конечно. Подобная коллекция была у знаменитого беларусского социолога Владимира Николаевича Фурса. Еще большая коллекция плодовых вин у краеведа и бизнесмена из Камаев Павла Давидовского.

— А во сколько вы бы оценили свою?

— Найдись сейчас покупатель, способный оценить собранное по достоинству, мы бы вели разговор о миллионе долларов.

— Вы шутите?!

— И это минимум. Поймите, плодовое вино — очень редкий объект коллекционирования. Вопрос сохранности таких объектов для истории открыт.

— Тогда о вашей личной истории: когда впервые вкусили плодового?

— Первый опыт, как у большинства — лет в 16. И впервые я пригубил вино с милым названием «Мистер Х». Кстати, у меня даже теория есть: по названию плодового, которое человек запоминает, можно определить его возраст. Да и как не запомнить: «Шепот осени», «Софи», «Веселый пан», «Рябиновый блюз», «Шарм». Хотел бы, а не забудешь. 

— Где вы находите экспонаты для коллекции? 

— Прежде всего, конечно, покупаю. У нас и сегодня достаточно богатая география производства плодового. А раньше едва ли не любой райисполком, колхоз или совхоз имел свой заводик либо цех! Сейчас многие закрыты, производство монополизируется. Я чётко знаю, что купленное в Минске вино не найду в провинции. И наоборот: в глубинке стараюсь купить местное вино, ведь его не сыскать в Минске.

Конечно, когда моё хобби стало публичным, многие стали поддерживать, помогать, передавать то, что у них где-то завалялось и что они боятся даже пробовать. Раритеты эти находятся не только где-нибудь на чердаке! Есть и закопанные в огороде — настоящие клады. Была такая особенность во время антиалкогольной кампании перестройки: алкоголь покупали впрок, прятали, закапывали…

А был и вовсе забавный случай: мой приятель, участник группы ЛСП, Пётр Клюев так загорелся поддержкой коллекции, что начал сам позиционировать себя как собирателя плодовых вин. И вот после одного из концертов подошёл поклонник с необычной бутылочкой в руках: «У нас дома затесалась – передаю!» И это было то самое «Минское янтарное» 1967 года розлива. Таким образом оно и попало в мою коллекцию.

Лектар з Менску прыязджае ў калгас з лекцыяй пра барацьбу з самагонаварэннем. Пачынае:
— Самогоноварение у нас изжито.
Сярод слухачоў адрэагавалі:
— З жыта добрая самагонка!

— Представляю винную точку: строитель в заляпанных бетоном сапогах, пара пенсионеров, двое жаждущих «реанимироваться» все равно чем, лишь бы подешевле, пересчитывающий копейки бомж — и тут вы, весь в белом. Каково это?

— Ну да, многие продавщицы так и говорят: «Вы же не для себя? Только не вздумайте это пить»! Тогда объясняю, что ради коллекции. Очень удивляются, но перестают бояться за мое здоровье… 

— А вы и в самом деле вообще не употребляете?

— Нет, почему же. Надо знать, с чем имеешь дело. Я был бы полным дилетантом: столько рассказывать о плодовом, коллекционировать и не знать его на вкус. Во-вторых, приходится дегустировать, когда вожу за границу для презентации иностранцам. 

— Ну и как им, искушенным лучшими винными традициями старого света? 

— Как минимум дегустаторы заинтригованы. Один бельгиец, например, сказал: «Good, but not exceptional». Другой удивился, заявил, что посадит дома своих друзей виноделов и проведет слепую дегустацию. 

— Что, по-вашему, они скажут?

— Уверен, им будет очень тяжело отличить беларусское плодовое от того же португальского «Порто». Такие путешествия и беседы дают фору нашему вину, набивают коллекционную цену. 

— С чем именно выезжали за границу в последний раз?

— С «Гетерой». Я фотографируюсь с ней возле каждой местной достопримечательности. И вот эти фотографии можно потом монетизировать. Мне кажется, спрос вполне реален: такие NFT-токены могут достигать нескольких тысяч долларов.

— Кстати, Гетера — публичная женщина высшего уровня в Древней Греции. Здесь же прицепом идут «Неверная», «Вкус любви», «Незнакомка». Да и на бутылках частенько красуется загадочный женский образ. Производитель одушевляет напиток? Предлагает партнёра, а не фляжку?

— Справедливости ради отмечу, что есть и «Дворянское», и «Графское», и «Княжеское». Но на титул никто еще не претендовал. Во всяком случае после первой бутылки. Безусловно, такие названия формируют положительный образ, дают место для фантазий. Но маркетинг не работает для постоянных клиентов. У завсегдатая две опции: ноль пять или ноль семь. При чём он опрокинет её винтом и даже не вспомнит, как зовут. Ну а чем руководствуется производитель, давая такие названия, — загадка.

— В самый раз поговорить об экономической составляющей на уровне государства, чтобы увеличить масштаб — порассуждать о миллионах или миллиардах…

— Да, государственные прибыли впечатляют куда больше. В 2006-м году я подсчитал: чтобы потребить весь объём производимого тогда плодового вина, миллион беларусов должны ежедневно употреблять по бутылке. Или же пятьсот тысяч по две. Это было давно, скажете вы. Но проблема в том, что последние несколько лет Беларусь занимает лидирующие позиции по употреблению алкоголя на душу населения. Казалось бы, властям время бить тревогу, но нет. Если в 2019 году за счет акцизов на спиртное и табачные изделия в бюджет поступило 1,7 миллиарда рублей, то в 2020 году по плану эта сумма должна была вырасти почти на 12%. И речь об исключительно внутреннем рынке!

— И что отсюда?

— Вывод отчасти парадоксальный: вино плодовое — часть основы суверенитета.

— Да ну!

— Суверенитет — не только политические декларации, но прежде всего реальная экономика. А плодовое вино — существенная часть бюджета, экономики страны в целом. Ведь люди сдают заводам сырье — выращивают сами, собирают в лесах и за счет этого имеют какую-то дополнительную копейку, виноделие требует наращивать производства сахара, а это опять трудозанятость, стимулируются и стекольные заводы…

— С другой стороны: а сколько народа травится плодовым? А затраты и без того хилой нашей медицины на их выздоровление?

— Вопреки мысли о том, что государству лишь бы нажиться на алкоголе, я вижу, что оно обращает внимание и на такую насущную проблему. Поэтому часто в иных районах применяются меры ограничения реализации плодового, запрещают продажу в период выплаты зарплаты…

Змей-Гарыныч, які трохгаловы. Дык дзве галавы п’юць чарніла, а трэцюю не запрашаюць. Трэцяя абураецца: «Як піць, дык на дваіх, а як блюэ — дык усе».

— Неужели этого достаточно?

— Маловато, но подвижки есть. Мне импонирует, что многие производители начинают серьезнее относиться к качеству своей продукции. Появилась даже такая линейка плодового вина — «Академическая», которая одобрена профессорским составом Академии наук.

— Все равно не убеждает!

— Видимо, вы говорите о другом: есть проблема качества продукта и есть культура потребления. Алкоголик может пить и дорогие напитки, но он не перестает от этого быть алкоголиком. То же самое и в отношении плодового вина. Если человек «винтом» выпивает бутылку вина, понятно, что говорить о качестве не приходится.

— Понимая это, массовый производитель и не очень-то печется о качестве? На первом месте для него все же объем?

— Есть и такое.

— И как переломить тенденцию? Уменьшить очередным декретом производство?

— Приостанови или запрети производство — это однозначно приведет к краху в экономической и социальной системах. Потери будут большие, причем для всех. И не только для заводов: повторюсь, на винную линейку завязана значительная часть нашего населения. Это длинная цепочка.

Рэйд, прыходзяць да мужыка на хутар, што, маўляў, гоніць самагон.
— Будзеш падпісваць пратакол?
— Не.
— Тады, вобшук.
Шукалі, шукалі, шукалі і ўрэшце на паддашку знайшлі змеявік.
— Гэта ад дзеда засталося, а я не гнаў ніколі.
— Усё, будзем складаць пратакол. Прылада ж ёсць.
— Дык тады давайце і за гвалт, ужо!
— Што, згвалціў каго?
— Не, але ж прылада ёсць.

— Возьмем ее конечную точку: кто обычно стоит в очереди за плодовым? Вы молодежь в ней видите, например?

— Молодые пьют, но не признаются.

— Серьезно?

— Это определённый социальный срез и давние стереотипы.

— Что тогда пьют рабочие парни, студенты?

— Знаете, это своего рода цивилизационное распутье, когда человек выбирает между и между. Молодой человек знает, какое в обществе отношение к плодовому вину, поэтому не хочет признаваться вслух, что «пробует». А вот употребление «травки» считается сегодня более «крутым» — этим, как ни странно, и принято хвалиться перед друзьями.

— При таком отношении населения и государства к плодовому вину правомерно спросить: а есть ли вообще у него перспектива?

— Безусловно ДА, если оно сможет перерасти в алкогольный и туристический бренд. Но для этого нужно стремиться к вину определённого качества, вот тут сложности и начинаются…

— Приоритет объемов, социальные стереотипы?

— Не только. Дело еще в том, что производство плодовых вин — гораздо более трудоемкий процесс, чем виноградных. Нужны инвестиции, а с ними ныне трудно…

— Что тогда поддерживает ваш оптимизм?

— Вы слышали об алкогольных поясах Европы? Сегодня их три: водочный, пивной и виноградный. Плодовое вино выглядит на этом фоне однозначным исключением, подчёркивая нашу алкогольную аутентику. Это напиток шляхты. А сегодня еще и способ противопоставления водке. Та — исключительно русский продукт. Именно плодовое вино вычленяет нас в культуре потребления алкоголя. 

Оно в беларусских традициях. У нас издавна существовало производство медового вина или питного мёда. Есть и такая альтернатива. Вот где поле для деятельности, обозримая перспектива и моя надежда на лучшее. Если развить идею в правильном направлении, в обозримом будущем мы можем смело претендовать на статус нематериального культурного наследия ЮНЕСКО. Поскольку потребление алкоголя — его очень важная часть.