Параллели. Вашингтон — Пекин — Москва: торговые и холодные войны

Очередной пример был продемонстрирован 19 октября на совещании по эпидемиологической ситуации:

«То, что экономически это (подъем заболеваемости) все используется государствами, сегодня уже не оспаривается. Сильные государства хотят уничтожить своих конкурентов. Сильные государства — такие, допустим, как США, Европейский союз. Всегда нужны рынки. Поэтому если мы остановим свои предприятия, это будет благо для них».

Вот такие мы крутые! Владельцы Intel и Tesla без транквилизаторов уснуть не могут. 

Столкновение глобализаций: кто победит и что с того нам?

Чтобы понять истинный вклад Белорусской модели в мировую экономику, ограничимся двумя цифрами: в 2018 г. товарооборот между США и Китаем достиг рекордных $659 млрд, а взаимные накопленные инвестиции превысили рубеж $175 млрд. 

Интересно, как в этом строю белорусским стратегам удается разглядеть «промежуток малый» для собственной экономики? Белорусская модель по международным меркам не может претендовать даже на роль крыловской Моськи. Ее не замечает не только слон Chimerica (Америка + Китай), но и большинство экономик ОСЭР.

Тем не менее две главные экономики современности, несмотря на многочисленные противоречия, в большей степени дополняют друг друга, чем конкурируют между собой. Об этом в предлагаемом фрагменте статьи «Столкновение глобализаций. Кто одержит в нем победу и как это скажется на мировой экономике» российского экономиста Владислава Иноземцева:

Владислав Иноземцев

«…На мой взгляд, у двух мощных соперников — Америки и Китая — существуют два ресурса, которые могут быть использованы для создания собственных моделей глобализации, причем эти ресурсы вовсе не доллар и юань, которым многие аналитики упорно предрекают судьбу двух конкурирующих мировых валют. Ресурсами нового противостояния станут, скорее всего, с одной стороны, задаваемые Соединенными Штатами сетевые и операционные стандарты, и с другой — производимые Китаем дешевые технологические товары.

Сегодня между этими двумя компонентами современного технологического прогресса существует прочная связка. Мы все недавно видели, как ясно обозначились перспективы (не)развития китайских хайтек-компаний, когда США запретили установку новых программ от Microsoft и Google на смартфоны Huawei и ZTE. 

Шэньчжэньский гигант отреагировал сообщениями о разработке собственной операционной системы — но они как появились, так и забылись, а компания поспешила договориться с американцами. И это понятно: Китай сегодня зависит от Запада не только в поставке микропроцессоров, но и в куда большей мере в том, что производимая им техника по-прежнему работает на западных технологических платформах. 

Отлучение от их использования или запрет на обновление программ — это практически смертный приговор для любого крупного производителя компьютерных комплектующих: сейчас 94,8% используемых в КНР компьютеров и 99,4% смартфонов работают на Windows, Android или iOS. И пока мало что говорит о том, что положение может быстро измениться: альтернативные операционные системы отсутствуют (тот же Huawei сказал было что-то о возможности использования российской операционной системы «Аврора», но сейчас даже поиск Google с трудом выдает упоминания об этом авантюрном плане).

Однако верно и обратное. Америка сильна в программном обеспечении и социальных сетях, однако практически не контролирует производство девайсов, которые применяются пользователями. 63% персональных компьютеров и 68% смартфонов в последние годы производятся в том же Китае, и количество такой используемой в мире техники огромно.

Чтобы превратить ее в инструмент альтернативной глобализации, китайцам нужно разработать свои операционные системы и предустанавливать их на производимые в КНР электронные устройства — для начала поставляемые в развивающиеся страны, на которых Пекин имеет большое влияние, в том числе через систему экономической и финансовой помощи (отметим, что на последнем форуме в Давосе Си Цзиньпин прямо указал, что Китай отныне отдает приоритет сотрудничеству со странами «мирового Юга»).

Неоспоримая дешевизна китайских технологических товаров может стать важным аргументом для их покупки даже в случае использования в них собственного программного обеспечения. Сегодня в мире насчитывается около 2,4 млрд собственников китайского hardware — и это не менее значимый актив, чем миллиарды пользователей американских социальных сетей».

Человеческая жизнь и достоинство важнее государственных интересов

Моду разглагольствовать на тему «все во имя человека, все на благо человека» ввел еще товарищ Сталин. Что, впрочем, не мешало ему относиться к конкретным людям как к расходному материалу.

Культура, в которой белорусам выпало счастье процветать, сталинскую традицию воспроизводит на регулярной основе. В год Народного единства с его отказом оппонентам власти в праве на собственное мнение следует обладать особой беспринципностью, чтобы не замечать эту культурную особенность.

К счастью, кроме пропаганды с ее приемами и приемчиками существует искусство, о чем и напомнил Олег Зинцов, главный редактор журнала «Отдел культуры» на сайте Republic в статье «Зовите меня Ащьф Лштшфум. Заметка инокритика (с эффектом дежавю)».

Олег Зинцов

«…Американское кино в этом смысле вообще очень вредное. Там постоянно повторяют чудовищную для российской власти мысль, что человек важнее государства. Вернемся к Спилбергу — не только сверхуспешному режиссеру, но и одному из главных гуманистов Голливуда. 

Вот просто название: «Спасти рядового Райана». Рядового, это ж надо такое придумать! Или взять тот же «Шпионский мост», в котором герой Тома Хэнкса, адвокат Донован, защищает советского агента, которого ненавидит вся Америка, охваченная страхом ядерной войны. Даже маленький сын адвоката, под впечатлением от школьных политинформаций готовящий план спасения на случай бомбардировки, спрашивает, почему папа защищает врага. Но Донован защищает не врага, а человека. 

И закон: его принципиально не интересует, действительно ли Абель — шпион, он стремится обеспечить своему клиенту гарантированное конституцией право на защиту. И делает это не формально, а по совести, изумляя юристов, цэрэушников и даже собственную семью. 

Спилбергу важно рассказать о том, что, когда бессильны договориться между собой супердержавы (СССР официально не признает Абеля своим разведчиком), положение спасают люди. Не ради государств, а ради других, совершенно конкретных людей — и выше этого принципа не могут стоять никакие политические амбиции и цели. Человеческая жизнь, свобода и достоинство важнее любых государственных интересов, а значит, государственные интересы и должны состоять прежде всего в защите этих ценностей. 

Конечно, «Шпионский мост» — очень декларативное, совершенно прямое кино. Напоминающее о простой истине, которая отвергается не только в сегодняшней России, но все-таки в сегодняшней России — с особым цинизмом».

Почему военный союз Беларуси и России — фикция?

Сюжетная линия в «Шпионском мосте» выстраивается вокруг событий, положивших начало холодной войны, в частности, строительства Берлинской стены.

Со строительства стены холодная война началась и с ее разрушением закончилась. По крайней мере, так казалось в 1989 г. Восточный Берлин уже более 30 лет является частью единой Германии, что, однако, не мешает учредителям Союзного государства активно включиться в формирование нового аналога холодной войны. Об этом во фрагменте интервью с российским военным обозревателем Александром Гольцем.

Александр Гольц

«…— Вы в своих текстах утверждаете, что нынешние отношения между Россией и США можно охарактеризовать как новую холодную войну. Чем она отличается от старой и какие перспективы ее развития? Может ли она превратиться в горячую или завершиться мирно, как и первая холодная?

— Отмечу, что первая холодная война завершилась поражением одной из сторон. Но у меня нет ощущения, что подобное произойдет в скором времени.

Не существует устоявшегося определения холодной войны. Поэтому до сих пор идут споры, является ли нынешняя конфронтация холодной войной. Я для себя придумал такое рабочее определение: холодная война — это состояние, характеризующееся наличием противоречий между государствами, которые не удается разрешить ни дипломатическим, ни военным путем. Дипломатический путь невозможен из-за полного расхождения в принципах и ценностях. Военный — из-за наличия ядерного оружия, применение которого будет означать конец всего живого на планете.

Началом новой холодной войны можно считать Мюнхенскую речь Владимира Путина в 2007 году. Главное отличие новой холодной войны — то, что Россия намного слабее, чем был Советский Союз. У нас стареющее население, из которого в принципе невозможно составить 5-миллионную армию, какая была у СССР. Нашей промышленности, при всех ее недостатках, далеко до советской, главной целью которой было производство вооружений. Наладить массовое серийное производство, необходимое для горячей войны, мы не можем. У нас нет союзников. ОДКБ только сильно прищурившись можно назвать реальным военным союзом.

— А как же Беларусь?

— Кроме шуток, я думаю, что Александр Григорьевич Лукашенко заслужил полноценный абзац во всех учебниках дипломатии. По-моему, такой номер никому не удавался. 20 лет качать миллиарды из государства-донора, а взамен выдавать только слова и ничего больше. Только сейчас, когда совсем некуда деваться, Лукашенко начал снова талдычить про боевое братство, на территории Беларуси созданы два «учебных центра» (то ли базы, то ли нет, непонятно), но пока в основном это тоже слова. Никаким военным союзом это не является. Лукашенко чрезвычайно внимательно следит за тем, чтобы избежать ситуации, при которой российские генералы командовали бы белорусскими.

Это в «проклятой НАТО» страны поступились своим суверенитетом, как справедливо указывает Владимир Владимирович Путин. Заметьте, генсеком НАТО может быть представитель любого из трех десятков государств. А вот главкомом силами НАТО в Европе, командующим главной военной силой может быть только американский генерал. У России с Беларусью куда более демократичные отношения: белорусские генералы российским не подчиняются. Так что этот военный союз Беларуси и России — фикция».