Categories: Политика

Параллели. В Европе скрипит интеграция, а в России – федерация

Польский вопрос, сформировавшийся для наблюдателей из Беларуси как бы на ровном месте, лишний раз напомнил о сложности реализации интеграционных инициатив в современном мире. И не только в Европе, например.

Варшава подрывает правовую конструкцию ЕС

Любая координация действий ведет к потере суверенитета. Обратимся за разъяснением к Википедии:

«Суверенитет (от фр. souveraineté — верховная власть, верховенство, господство) — независимость государства во внешних делах и верховенство государственной власти во внутренних делах».

Несложно заметить, что народам Восточной Европы, активно поддержавшим курс на вступление в ЕС после краха социалистической системы, хотелось и рыбку съесть, и ноги не замочить. Однако у интеграционной медали оказалась обратная сторона. В том, что в наиболее острой форме конфликт сформировался в католической Польше, т. е. в стране, чей уровень секуляризации существенно отстает от среднеевропейского, нет ничего удивительного.

Продолжить тему нам поможет фрагмент статьи политического аналитика Сергея Михайлова «Когда погребают эпоху. Европа продолжает путь без Ангелы Меркель» (Republic):

Сергей Михайлов, независимый аналитик (Франция)

Юридические разногласия ⁠между Польшей и ЕС имеют ⁠долгую историю, которая заслуживает отдельного разговора. Новый поворот случился ⁠7 октября, когда ⁠Конституционный суд ⁠Польши объявил о преимуществе национальной ⁠конституции перед основополагающими договорами ЕС и даже обозначил статьи, с которыми не согласен.

Ошибочно полагать, что спор сводится исключительно к соблюдению прав меньшинств, как это нередко пытаются представить. Буря возмущения в Брюсселе, Берлине и Париже связана с тем, что решение Варшавы подрывает правовую конструкцию ЕС, которая заключается в верховенстве Европейского суда в Люксембурге над любыми положениями внутреннего законодательства стран-участниц.

Правительство консерваторов из партии «Право и справедливость» говорит о превышении полномочий Брюсселем. Можно соглашаться или нет с этим подходом, но последнее слово должно быть за Европейским судом, иначе не только представители меньшинств, но и обычные предприниматели могут однажды обнаружить, что одни и те же действия в разных странах ЕС могут по-разному интерпретироваться местной юстицией, а верховной европейской инстанции не существует. Очевидно, что заявление Варшавы неприемлемо и будет пересмотрено.

Тем не менее возникший конфликт очень сложен, и от его разрешения во многом зависит вектор развития ЕС. Когда поляки говорят, что они голосовали в 2004 году за другой союз, они не так уж неправы. Предполагалось, что вступление в ЕС обеспечит экономическое развитие при сохранении независимости во внутренней политике.

После долгого пребывания в зоне советского влияния не только Польша, но и другие страны Восточной Европы болезненно относятся к уступкам национального суверенитета. Их граждане не собираются выходить из ЕС, понимая его преимущества (более 80% поляков хотят остаться в объединенной Европе), но отвергают чрезмерное, по их мнению, вмешательство Брюсселя в их дела.

У Еврокомиссии есть средства экономического давления на Польшу, не требующие единогласного одобрения остальных 26 стран, и перед саммитом много говорили о санкциях. Никаких решений, однако, не принято, что связано, по слухам, с примирительной позицией Меркель, выбирающей обычно тихие переговоры. Компромисс, вероятно, будет найден, но польский вопрос показывает трудности общеевропейской интеграции.

Всегда найдется страна с особым мнением по любой теме. Выход может заключаться в «Европе разных скоростей», когда Франция и Германия как лидеры ЕС предлагают углубление политического единства по какому-либо направлению (например, в вопросах европейской безопасности), а остальные страны присоединяются по желанию.

Меркель очень сдержанно относилась к подобным идеям, предпочитая откладывать такие вопросы до лучших времен, чтобы сохранить видимость полного взаимопонимания. Новое правительство Германии может оказаться более решительным.

С инакомыслием воевали не только у нас – вспомним хотя бы якобинцев

Для того, чтобы вырваться из исторической колеи, требуется напряжение всех сил общества. В 6 главе Евангелия от Луки Иисус говорит: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Непростое это занятие. Культура постоянно воспроизводится, передавая от поколения к поколению не только свои достижения, но и опыт совершения преступлений.

Предлагаем читателям небольшой фрагмент интервью «Народ сделал выбор в пользу уничтожителей России» историка Андрея Зубова о Гражданской войне, ее альтернативной концовке и последствиях, ощущаемых до сих пор (Republic):

Андрей Зубов, политик, общественный деятель, доктор исторических наук

— Гражданская война породила особый тип государственных институтов — мобилизационных, призванных действовать в условиях кризиса, прибегать к крайним мерам. Например, ВЧК: некоторые исследователи полагают, что ФСБ — это ее преемница и по большому счету там мало что изменилось, дух тот же самый. Да и сами сотрудники ФСБ дают повод, чтобы так воспринимать их службу. Какие еще пережитки той эпохи мы имеем в нашей системе управления и чем это чревато для нашего общества в настоящем и будущем?

— ЧК — это детище теоретиков левого радикализма. Если вы внимательно прочтете Ткачева, Нечаева, революционеров первой волны 60-х годов XIX века, то вы с удивлением увидите точные формулировки нового террористического государства. Там будет своя тайная полиция, жесткий аппарат подавления, жесткая пропаганда.

Ленин в большей степени не столько марксист, сколько нечаевец и ткачевец. Только те полагали, что нужно опираться на крестьян, а Ленин как бы опирался на рабочий класс, который был более сплоченным, чем крестьянская масса, и которого в 1860-е годы в России почти не было, а через 50 лет — был.

Все приемы большевизма были прописаны задолго до Гражданской войны. Диктатура пролетариата есть диктатура, которая требует подавления инакомыслящих. Большевики также брали пример с якобинской диктатуры 1792–1793 годов, проповедником которой в XIX веке был Луи Огюст Бланки. К тому же к красному террору перешли фактически в январе 1918 года, одновременно с разгоном Учредительного собрания.

Сегодня, после того как мы в 1990-е при Ельцине сделали рывок от наследия большевизма в сторону демократии и нормального «белого» государства, мы вернулись ко всем пережиткам большевизма: массовый террор, подавление свободы слова, отсутствие реальной частной собственности.

Федеративное устройство России меняется на унитарное

В октябре в СМИ просочились результаты закрытого опроса жителей Беларуси, проведенного Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) для Министерства иностранных дел РФ.

Результаты опроса, не подтвержденные, но и не опровергнутые руководством ВЦИОМ, породили, в частности, конспирологические слухи по поводу якобы готовящихся в Кремле очередных интеграционных инициатив.

Не отказывая Кремлю в подобном желании, тем не менее считаем нужным подчеркнуть, что стремление собирать всеми доступными средствами информацию о соседях, а тем более о единственном союзнике, является естественным. Соответствующих центров и центриков создано в «нашей России» предостаточно, и проблем с их финансированием нет и никогда не было.

Предлагаем фрагменты интервью одного из самых информированных российских журналистов, главного редактора радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова сайту Republic:

Алексей Венедиктов.
Фото: Арина Томашова для Republic

— С моей точки зрения, президент очень внимательно относится к общественному мнению. К опросам, которые делают и ВЦИОМ, и ФОМ, и «Левада», и ФСО. Он — человек, который привык к тому, что его любят. Особенно после Крыма, после 2014 года. Ему важны одобрение и поддержка. Почему так важно было голосование по Конституции — ему принесли 79%. 79% поддержки после 20 лет у власти! Теперь, грубо говоря, можно все. И вот, против закона об иноагентах — 187 тысяч (количество подписей, собранных за его отмену. — редакция СН+). А за меня — 100 млн, скажет он. Ну и все.

— Почему людей это не волнует?

— А почему люди не вакцинируются? Никто не знает. Для них это не приоритет. Они сами себя считают медиа. Они сами могут в соцсетях все написать. «Эхо Москвы» — это 1 млн слушателей в день в Москве, 4 млн по всей стране. Из 110 млн взрослых — это 4%. О чем это вообще? Ни о чем. Остальные 96% не заметят.

— 2024 год все ближе. Как думаете, у Владимира Путина в голове уже есть сценарий?

— Думаю, что нет. На самом деле, все случилось летом 2020 года. Мы не туда смотрели. Даже наблюдательные люди типа меня промахнулись. Мы все смотрели на обнуление. А это было не обнуление, а плебисцит о доверии. То есть это трактуется как плебисцит.

— Дмитрий Песков прямо так и говорил.

— Потом. А мы думали, что просто решили обнулить на всякий случай, потому что начали выскакивать кандидаты и это мешало госмашине, чисто утилитарный ход. Нет, это был плебисцит о доверии. Ему принесли 79%. После этого парламентские выборы — лишь эпизод. Мы с вами долго об этом говорили, а для него это вообще ничто. Он получил вотум доверия на переустройство России.

Его видение России всегда было, что это должно быть государство, управляемое из центра, унитарное государство. И он, и Медведев мне это говорили в 2004 году. Но тогда и про Крым говорили — ну, не воевать же из-за него с Украиной. А он упал к ним — они его забрали, как они считают. Так и тут — упало доверие народа, делай с ним, что хочешь.

Ведь Навального отравили после плебисцита. Как сорвалось, понеслось! Все репрессивные законы стали применяться после голосования. Он и Байдену говорит — 80% доверия! А американцы к доверию относятся серьезно. К выборам и так далее.

— Но ведь это лукавые 80%.

— Не имеет значения, он в них верит. Другая цифра есть? Нет. Поэтому 80%. И теперь вот появляется закон, который восприняли как закон об обнулении губернаторов. Да не об этом речь в этом законе! Это дымовая завеса, губернаторов и так можно продлевать сколько угодно, как Кадырова. Там вещи более глубокие. Например, теперь начальника департамента здравоохранения региона нужно согласовывать с вице-премьером. То есть все в центр, какие губернаторы? Это конец для губернаторов. А еще там бомба в виде Госсовета, квадратная рамочка, которая пока ничем не наполнена. Ее можно наполнить чем хотите, закон принять.

Этот закон — важнее, чем выборы. Он меняет федеративное устройство РФ на унитарное. Вот началось летом 2020 года. Все остальное — радиоактивное следствие. Речь об усилении центральной власти и репрессий. А почему репрессии? Они дают быстрый эффект. Чтобы вырастить дерево, нужно долго за ним ухаживать, а срубить его можно за две минуты.

Владимир Владимирович лукавит, когда говорит о консерватизме умеренном. Это абсолютно реакционное движение, которое мы в истории видели много раз. Ультрароялистское. У нас сейчас происходит реставрация времен Карла X во Франции или Якова II в Британии. Реванш за все революции. Но при этом — и изменения в управлении, потому что страна федеративно плохо управляется. Воровство, неисполнение, нацпроекты буксуют. Значит что? Усиливаем центральную власть. Это не вопрос короны, корона уже есть. Это вопрос реальных рычагов. Назначение командира гарнизона где-нибудь на Дальнем Востоке указом президента, а не приказом командующего округом. Вот что происходит.