Белорусский вариант русской власти

---

Читайте также:

Глава 1. Политология для белорусских «чайников»

Глава 2. В поисках места Беларуси на цивилизационной карте

Глава 3. Раскол общества как результат незавершенной модернизации

Глава 4. От диктатуры к демократии и обратно

---

Такие попытки предпринимались неоднократно, но серьезные исследователи быстро понимали, что упираются в проблему языка. Дело в том, поясняет историк Андрей Фурсов, что западная гуманитарная наука «заточена» под объяснение определенного типа общества — такого, где власть и собственность обособлены, где четко дифференцированы экономическая, социальная и политическая сферы, а потому базовые единицы их организации – рынок, гражданское общество и политика — легко утверждаются в качестве базовых объектов анализа трех социальных дисциплин.

Но как изучать общество, где власть и собственность не разделены от слова «совсем»? Как изучать общество, в котором переход от аграрной стадии к индустриальной был осуществлен не благодаря, а вопреки частной инициативе? 

Как с помощью понятийного аппарата экономики и особенно социологии и политологии описывать и объяснять реалии обществ, в которых нет или не было базовых объектов, учреждающих эти дисциплины?

 Небольшая ремарка.

«В русском слове «мещанин» или «обыватель» зафиксировано наше пренебрежительное отношение к повседневности. (Сравните в польском слово «обыватель» – это «гражданин», основа общества, в немецком «бюргер» – тоже «гражданин».) А у нас и «обыватель», и «бюргер» – люди, препятствующие прогрессу и духовному развитию жизни. Все, от чего мы сегодня страдаем, заложено в пренебрежении к повседневным потребностям и заботам человека, к нормальной естественной жизни» (Александр Ципко, философ).

«Разруха не в клозетах, а в головах». С профессором Преображенским, персонажем булгаковского «Собачьего сердца», казалось бы, спорить бесполезно. Тем не менее количество интеллектуалов, пытающихся объяснить белорусскую реальность с помощью цитат из книг Макса Вебера и К° не уменьшается. В частности, их вера в потенциал отечественного гражданского общества непоколебима. Ничтоже сумняшеся они вслед за автором «Евгения Онегина» пытаются украшать свой бедный слог «иноплеменными словами», перенося вслед за словами и смыслы, для описания которых слова были созданы.

Но вернемся к историку Андрею Фурсову, согласно которому специфика каждой крупной/сложной социальной системы заключается в ее системообразующем элементе как базовой единице организации. В индийской системе это каста, в античной — полис, в капиталистической — капитал. 

А что является базовой единицей русской цивилизации, взятой как система? Что присутствует во всех структурах ее истории, более того, усиливается в каждой последующей структуре, достигая кульминации в советском коммунизме и современном путинизме?

Таким элементом в истории российской цивилизации является власть.

«Эта власть не сводится к государственности, хотя у нее есть государственное измерение; эта власть не является политической, хотя дважды – на рубеже XIX–XX и XX–XXI вв. — на короткое время у нее появлялось и политическое измерение (как результат ее разложения)»,

— поясняет Фурсов.

На фразеологизм, заключенный в скобки, следует обратить особое внимание. Нет правил без исключения. Без особого труда их можно отыскать и в истории русской власти. Но каждый раз исключения возникали как естественные этапы в рамках общей тенденции, когда под грузом накопившихся внутренних противоречий властная вертикаль обрушивалась, чтобы вскоре вновь собраться.

Не уверен, что в данном случае можно говорить о созидательном разрушении в том смысле, который в кризисы вкладывал экономист Йозеф Шумпетер. Но благодаря периодическим разрушениям российского государства, открывались «окна возможностей» для освоения идеологически чуждых культурных практик.

Вспомним Перестройку, легализовавшую частную инициативу в экономике. При коммунистах она была уголовно наказуемой. Поэтому и стал товарный дефицит главной характеристикой их 73-летнего правления.

Сложно согласиться с Владимиром Путиным, для которого «революция — путь не выхода из кризиса, а путь на усугубление этого кризиса» (21.10.2021). В какой бы очереди — и не за колбасой, а за хлебом — пришлось бы сегодня стоять подполковнику КГБ, если бы не Перестройка?

Но вернемся к русской власти, не имеющей аналогов ни на Западе, ни на Востоке. Что не помешало ей сформироваться на русской почве под воздействием тенденций и феноменов общеевразийского развития.

Русская власть — это русский ответ на нерусские (евразийские и мировые) вызовы. Ее главные черты — надзаконность и социальная однородность. Это власть моносубъекта, которая сама себе режиссер.

Танки в качестве аргумента в пользу моносубъектности

Но какое отношение все вышесказанное имеет к Беларуси? В России — своя песочница, а в Беларуси — своя.

Подобным образом может рассуждать человек, так и не приучивший себя перечитывать на ночь белорусскую Конституцию. Поэтому я вынужден ликвидировать образовательный пробел подобных недорослей, процитировав статью 85-ю основного закона страны:

«Президент на основе и в соответствии с Конституцией издает указы и распоряжения, имеющие обязательную силу на всей территории Республики Беларусь.

В случаях, предусмотренных Конституцией, президент издает декреты, имеющие силу законов. Президент непосредственно или через создаваемые им органы обеспечивает исполнение декретов, указов и распоряжений».

Перед нами принцип надзаконности власти в чистом виде. Может ли президент нарушать закон, если любое свое решение он имеет право оформить в виде закона? Не смешите мои тапочки.

Напомню, русская власть — это власть моносубъекта, ни в одну из ветвей власти не входящего. Он как бы парит над тремя классическими ветвями власти. Подкреплю данное утверждение высказыванием человека, знакомого с принципом парения не из книжек, а от жизни:

«Есть судебная, законодательная и исполнительная ветви власти, над которыми, по Конституции, стоит президент, который их координирует, направляет, «сводит», «разводит» и так далее» (11.10.2013).

Не следует думать, что закрепленная в белорусской Конституции образца 1996 г. моносубъектность является отечественным ноу-хау. Обратимся к политику, чьи памятники продолжают украшать главные площади белорусских городов. Представления современных историков о русской власти он переносил на диктатуру пролетариата, которая есть «ничем не ограниченная, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненная, непосредственно на насилие опирающаяся власть».

С помощью машины времени мы можем переместиться в глубь истории не на 100, а на 200 лет и ознакомиться с идеями Михаила Сперанского, отца-основателя всей современной русской политико-правовой традиции. 

Слово академику Юрию Пивоварову:

«Сперанский был теоретиком разделения властей, но он тончайшим образом чувствовал особенности русской власти, чувствовал их традиции.

Сперанский предложил систему разделения властей, но ввел новацию, которой никогда не было и не будет ни в одной другой конституции.

В чем суть? Он поставил одну фигуру над системой разделения власти. Это была фигура императора. Почему? Да просто потому, что история, культура русской власти не вписывались в разделение властей. То есть он учитывал вот эту моносубъектность русской власти, он учитывал именно то, о чем за десять лет до этой Конституции говорил Павел I: «Только тот что-то значит в России, с кем я разговариваю, и только пока я разговариваю». Сперанский понимал, что это нельзя вычеркнуть или стереть ластиком, это уже впечаталось в психологию людей, которые имеют отношение к власти и властвуют ими, подчиняются им». 

Реализовать на практике свою конституционную инновацию реформатору при жизни было не суждено. Первой Конституцией Николай II осчастливил народы Российской империи в 1906 г.

Безусловно, первая Конституция не была точной копией проекта Сперанского, но принцип парения императора над системой разделения властей в нее перекочевал в неизменном виде.

11 лет Российская империя существовала по этой Конституции. Летом 1917 г. юристы Временного правительства начинают работу над Конституцией Российской Республики, сохраняя структуру Сперанского, только вместо наследственной императорской власти они ставят фигуру выборного президента. 

«Во всех других конституциях, американской, французской, немецкой, итальянской, в Британии, — поясняет академик, — фигура первого лица, президента или премьера, вписана в структуру разделения властей. У нас она над системой, над разделением властей, никто ничем ее не может ограничить». 

Осенью 1993 г. в Москве танки стреляют по Белому дому. Маленькая гражданская война, если кто не понял, разгорелась за право вернуть в основной закон фигуру моносубъекта, парящего над законом и ветвями власти. Иначе поддерживать единство внутри Российской Федерации не получалось, и проблема тут не во властолюбии «царя Бориса».

Вновь процитирую Юрия Пивоварова:

«Когда спрашиваешь людей, которые писали Конституцию: а вы что, специально списывали? Да, нет, так получилось. Вот русские государственные институты и их традиции. Как говорил поэт Борис Пастернак: «Здесь кончается искусство, и дышит почва и судьба…» Здесь действительно дышат почва и судьба, когда 200 лет наша с вами страна живет, собственно говоря, в рамках одного конституционного проекта за небольшим исключением, сначала его делали сто лет, потом его отменили на 70 лет, а потом его снова восстановили. И поразительным образом никто даже и не обращает внимания на какого-то Сперанского!»

Ларчик открывается просто

Республика Беларусь на волне Перестройки попыталась жить по Конституции, списанной с европейских образцов. Не получилось.

За объяснением неудачи обратимся к лекции российского политолога Дмитрия Фурмана (2008), в которой приводятся результаты опроса, проведенного в Казахстане в середине 90-х.

При ответе на вопрос «Как вы считаете, какой тип общественного устройства желателен для Казахстана?» ни один из традиционных вариантов (социализм, коммунизм, западная демократия, исламизм и т.п.) не набрал более 3%! Вне конкуренции оказался вариант «Что угодно, лишь бы был порядок». Его отметило более 50% респондентов! Несложно заметить, что за этот вариант ответа и голосовали дружно белорусы в 1994 г.

В современном мире иного способа легитимации власти, кроме демократического, нет. 1991 г. не следует путать с 1917 г. Поэтому после падения коммунизма провозгласить альтернативу демократии и рынку было невозможно.

«Тем не менее, — подчеркивал Дмитрий Фурман, — отсутствие идейных альтернатив демократии не означает, что любое общество может жить в условиях демократии. Невозможность провозгласить что-либо иное, кроме демократии, и возможность жить в демократии — это очень разные вещи». 

Принятие нормы, которую большинство не способно соблюдать, порождает потребность в имитации. Недостатка в режимах, имитирующих демократию, современный мир не испытывает. География их обширна: Африка, Азия, Латинская Америка.

Но Африка с ее слонами и крокодилами далеко. Поэтому сосредоточимся на постсоветском пространстве. Нет ничего удивительного в том, что после распада СССР все республики, включая Туркмению, провозгласили курс на демократию, рынок, права человека, движение в Европу и т.д. 

О том, что в республиках-неофитах (кроме прибалтийских) не было культурных традиций для решения продекларированных задач, мало кто задумывался. Энергии мобилизационной волны, порожденной Перестройкой, как тогда казалось, хватит для демократического транзита. У Португалии получилось. Так и у Беларуси с Украиной получится.

Однако шаг новизны (величина допустимых новшеств), который требовалось совершить, не выходя при этом за рамки комфортного состояния, оказался значительно меньше шага, необходимого для решения первоочередных проблем.

Для обществ, не имеющих опыта самоорганизации, свобода обернулась анархией, единственно возможный способ преодоления которой и зафиксировал опрос в Казахстане.

Не властолюбие лидеров, а инстинкт самосохранения архаичного большинства породил во всех странах СНГ конфликты между президентами и парламентами. Они принимали разные формы. В России дело дошло до расстрела здания парламента из танковых орудий.

«Тем не менее конфликты были везде, и исход их был всегда один — побеждал президент. И это понятно, потому что президент и есть те самые власть и порядок, которых хотят люди».

С таким объяснением Дмитрия Фурмана сложно не согласиться.

Распад СССР проходил по схеме «триумфального шествия советской власти», описанной в учебниках истории КПСС. У представления о советах как о «живом творчестве масс» давняя история. Нет ничего удивительного в том, что Верховные советы республик оказались единственным институтом, способным перехватить власть, выпавшую из рук партийных структур. Но как только мобилизационная волна, поднятая Перестройкой, сошла на нет, а требования наведения порядка стало всеобщим, президенты свели на нет самостоятельность парламентов.

Характерная деталь: ни одна из обновленных конституций не предусматривала должности вице-президента. Всенародно избранный парить над законом и тремя ветвями власти может только в гордом одиночестве. Он не нуждается в тех, с кем вместе поднимался к вершине власти, и кто в силу этого обладал правом обращаться к нему на «ты».

Столь же естественным следует признать и отсутствие ограничения по числу сроков нахождения на высшем государственном посту. И проблема тут опять же не во властолюбии, свойственном любым правителям.

Ларчик открывается просто. Построение имитационной демократии сопряжено с нарушением законов и конституции. Как нельзя быть немножечко беременной, так и невозможно заниматься политическими имитациями, не перешагивая тобою же продекларированные нормы и правила. Поэтому любое ограничение срока чревато привлечением к ответственности за содеянное. Вот и приходится не просто шаг за шагом (step-by-step) двигаться в однажды выбранном направлении, но и постоянно закручивать гайки. Иного не дано.

Отсюда проблема преемника. Его главная задача заключается не в сохранении курса. Бог с ним, с курсом. Куда важнее гарантии личной безопасности для отставного моносубъекта и его ближайшего окружения. Борис Ельцин, расстрелявший в 1993 г. парламент, эту задачу решил. Владимир Путин, судя по тому, как он продолжает оттягивать свой конец, с преемником все никак не может определиться.

С помощью Дмитрия Фурмана подведем промежуточный итог:

«Отечественная публика полагает, что конкурируют «президентская» и «парламентские» республики, а на самом деле — два различных типа общества. Западное гражданское общество с большим или меньшим успехом отливается и в президентскую, и в парламентскую модели. В России под псевдонимами «президентский» и «парламентский» типы правления прячутся два различных типа общества. Точнее — две властные схемы, корреспондирующие тому или иному варианту социума: «президентский» — традиционно Властецентричному, «парламентский» — возможному (в обозримом будущем) полисубъектному, антропоцентричному, гражданскому обществу».

Именем революции!

Русская власть, власть отца-опекуна (власть батьки в белорусском варианте) возникает там и тогда, где и когда общество не готово взять на себя ношу ответственности за происходящее на макроуровне. Пока общества, претендующего на субъектность не сформируется, моносубъект будет возвращаться снова и снова. И как свидетельствует новейшая история, институт выборов перед ним бессилен.

Русскую власть не следует приравнивать к восточному деспотизму и западному абсолютизму. На Востоке власть сегуна/султана была ограничена — традицией, ритуалом и обычаями. Власть абсолютных монархов на Западе ограничивалась правом. Король мог менять законы, но он должен был им подчиняться. Последние два года своей жизни Людовик XIV (тот самый, которому приписывают фразу «государство — это я») провел в слезах. Дело в том, что регентом при наследнике должен был стать ненавидимый Людовиком Филипп Орлеанский. И Людовик ничего не мог с этим поделать — все было по закону. 

Но там, где государева воля является единственным источником власти, возможно все. По сути, самодержавная власть — это замороженная революционная власть. Этот парадокс наглядно иллюстрируют постоянно повторяющиеся призывы совершать решительные действия «именем революции». И это в стране, в которой лимит революций давно исчерпан!

Ограничусь тремя цитатами, позаимствованными на сайте president.gov.by.

«Именем революции, не глядя ни на кого, вы эту проблему должны решать» (15.12.2014).

«Пора прекращать это иждивенчество! 400 тыс. должны быть вовлечены именем революции в работу! Бездельников не должно быть в стране!» (20.14.2014).

«Там, где мы имеем контрольный пакет, заставить именем революции пойти в холдинг» (08.11.2012).

Вновь прибегну к помощи историка Андрея Фурсова:

«Не случайно самодержавие возникло революционным путем (опричнина), посредством и в результате сверхсубъектного, волюнтаристского акта. Волюнтаризм — имманентная черта русской власти».

Домонгольская Русь не знала такой формы власти. Ее не знала Орда и Византия. Но Орда существенно изменила соотношение сил внутри традиционного для восточных славян властного треугольника «князь — бояре (дружина) — вече» в пользу князя. Последний, после получения в Орде ярлыка на княжение, автоматически становился для бояр и вече квазиханом (ханом по поручению).

Ордынизация Руси привела к тому, что, во-первых, центральная власть стала единственно значимой. Во-вторых, насилие стало главным фактором жизни. В-третьих, эта власть оказывалась единственным субъектом, стоявшим в качестве наместнической власти над русской землей. 

Необходимо подчеркнуть, что не власть в Орде сама по себе была надзаконной, надзаконной была власть ордынских ханов над русскими князьями. Именно это привело к фантастической мутации власти на Руси.

В обществах «азиатского» способа производства субъектность не фиксируется. Общество индивидуальных субъектов есть результат переработки античного наследия с его опытом жизни в полисах христианской религией. В христианском обществе невозможен сам-по-себе субъект, как невозможен хлопок одной ладонью, т. к. каждый христианин выступал в индивидуальное отношение с Богом. Но эта невозможность была преодолена на Руси за 250 лет ордынского господства.

Однако окончательно освободиться от христианского наследия не получилось. Андрей Фурсов поясняет:

«Полный и всеохватывающий триумф моносубъектности в христианском обществе невозможен. Точнее: возможен на краткий миг, в редкие и исключительные моменты, как правило, в период генезиса новых структур власти, на основе террора-насилия. Так, моносубъектность «побеждала нокаутом» при Иване Грозном, Петре I, Сталине». 

От себя замечу, что необходимость в третьем варианте белорусской Конституции, окончательный вариант которой на момент написания 5-й главы книги неизвестен, возможно, связан с приближением окончания «краткого мига» в новейшей истории Беларуси.

Формированию на Руси русской власти под Ордой препятствовала сама… Орда. Но после того, как Орды не стало, сформировавшаяся под ее крышей власть должна была либо вернуться к домонгольскому состоянию, либо найти собственное основание для своего существования. Но для этого должно было распасться княже-боярское «братство кольца».

Процесс его распада известен под именем «опричнина» (1565-1572). Ее главный итог передает следующее высказывание Ивана IV:

«А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить».

Современному читателю тут потребуется пояснение: под холопами самодержец всея Руси понимал бояр, т. е. свое ближайшее окружение. 

***

Понятно, что русская власть — это теоретическая модель, нигде и никогда в чистом виде не существовавшая. Тем не менее ее белорусский вариант способен дать 100 очков форы своему российскому коллеге.

Одной из объективных причин, способствовавших формированию русской власти, был низкий уровень избыточного продукта. Угнаться за Западом не позволяла специфика пространственно-ресурсных характеристик и потребность в выделении непомерных средств на оборону огромной территории.

В связи с этим на Руси никогда не было значительного по численности богатого господствующего класса. Наличие такого класса не потянули бы средние и низшие слои общества, из которых формировалась армия. Вот почему русская власть — это власть моносубъекта ПОРОВНИТЕЛЯ. Сверхвысокое расслоение представляет для нее смертельную угрозу.

Современные олигархи из путинского окружения — это историческая загогулина. Они порождены не взрывным ростом эффективности традиционных для России отраслей экономики, а природной рентой.

Белорусской модели не с чего шиковать. Она держится на плаву за счет крох, которые ей выделяет соучредитель Союзного государства. Позволить себе олигархов Белорусская модель не в состоянии.