«Сложно представить себе будущее, когда на твоей родине не оставляют вообще ничего беларусского. А ты борешься за это дело»

«У меня государство забрало дом, работу – всё»

— Кристина, в одном из своих интервью ты сказала: «Театр должен развивать зрителя. Это было бы красиво и правильно». Сегодня, учитывая вынужденную миграцию Купаловцев за границу, какого зрителя вы планируете развивать? И планируете ли вообще?

—  Я больше чем уверена, что это интервью было сделано до всех произошедших событий, которые затронули сферу культуры. Театр в том числе.

— Да, так оно есть.

—  После выборов же случился определенный перелом. И, с моей точки зрения, — буду максимально честной — большая часть театра умерла, отсохла и отвалилась. Да простят меня коллеги. Ведь обстоятельства вынуждали к какому-то определенном высказыванию. Театр всегда был отражением текущих событий. Переосмыслением действительности, выходящим как искусство, как более лёгкий и понятный для зрителя контакт. После августа 2020, как мне кажется, театр растерялся. Было неясно, как реагировать. Плюс жёсткие репрессии. Страшно и непонятно.

То, что происходит с нами сейчас, это немножко другая — прозвучит пафосно — миссия. Образовывать и вести за собой зрителя можно в мирное время.  Но когда это времена, приближённые к боевым… Когда каждый твой шаг — это минное поле…. Когда ты не знаешь, рванёт или нет — задача театра становится иной. Это театр военного времени. И здесь не до образования. Это, лично для меня, про поддержку и про высказывание.

—  Хорошо. Сегодня буду много цитировать тебя, вспоминать и сравнивать Кристину до выборов и после. «Если человек не высказал своё мнение — не значит, что это плохо. Просто не считает нужным озвучить». Сейчас так же думаешь?

— Знаешь, когда ты стоишь под дулом пистолета, немножко иначе начинаешь размышлять. Мысли из серии «Сейчас я закончусь или останусь?». В какой-то момент поняла: чтобы высказывать своё мнение, нужно иметь определённый багаж смелости. И не у всех он есть. Это нормально…

—  А у тебя?

—  Сложно сказать. Видимо, да, — раз я оказалась там, где оказалась. Хотя для меня самой это большая неожиданность. Однако, время ещё покажет.

Высказывать своё мнение — дорого. С точки зрения моральных сил и того, что ты отдашь из своей жизни. Я не мозгами отдала это всё. В какой-то момент я вдруг поняла, что у меня не осталось ничего. У меня государство забрало дом, работу — всё. И вот я с ребёнком буквально на улице.

Волей не волей приходит чёткое осознание, что другого выхода и не было. Это цена. И здесь вопрос, готов ли ты заплатить ее за своё мнение. Есть люди, у которых хватает смелости. Есть и те, кто предпочитает молчать. Но я за то, чтобы своё мнение высказывать.  Иначе будем жить, как последние лет триста.

«Человек ведь такая скотина, которая привыкает ко всему»

—  Сейчас вы чаще выступаете онлайн. Одно дело играть на сцене, имея прямой контакт с аудиторией, чувствуя зрителя и ауру театра. Совсем другое игра на камеру. Каким образом вы сопротивляетесь «цифре»? Удалось ли вам оцифровать душу зрителя?

—  Это сложно, правда. Одна из причин, по которой люди приходят в театр, — как раз-таки живые ощущения. Для зрителя важно присутствие человека на сцене. Равно как и для актёра важно присутствие зрителя в зале. Ведь роль выстраивается на том, чтобы улавливать реакции зрителя. Иногда идти от этих реакций. Именно тогда спектакль начинает жить.

Я помню тот момент, когда мы впервые столкнулись с камерой. У меня эти ощущения были на Купаловской «Варце» двадцатого года, посвящённой Куропатам. И вот стою возле ноутбука, вижу цифру в несколько тысяч. Затем иду в кадр, смотрю в камеру. И меня снова накрывает осознание того, что через этот маленький объектив на тебя смотрят тысячи человек. Но, чёрт возьми, я совсем не вижу их реакцию! Я запинаюсь!!! Да что там, попросту не понимаю, как существовать… Случился какой-то сбой.

Кристина Дробыш. Фото: Pasha Kritchko

— А дальше?

—  А дальше привыкаешь. Человек ведь такая скотина, которая привыкает ко всему. Мы прямое этому доказательство. Конечно, процесс становится чуть другим. Но что поделать, если другого выхода нет. Либо так, либо никак.

—  Не думали сменить формат? Может быть приглашать хоть парочку зрителей, чтобы тем или иным образом воссоздать атмосферу живого театра.

—  Да, в последнее время много говорим об этом в команде. И, думаю, будем на это выходить постепенно. Как минимум, стремимся к тому, чтобы это были не записи, а онлайн трансляции. Такой формат сможет хоть как-то воссоздать атмосферу живости. Да, мы не услышим смех зрителя в зале или звенящую тишину. Когда ты понимаешь, что четыреста человек слушают тебя в едином порыве. Тем не менее, мы сможем частично воссоздать для зрителя ощущение присутствия в зале, что все происходит здесь и сейчас.

—  Ты как-то сказала, что у каждого театра свой зритель. Каким он был у Купаловского ещё в начале августа 2020? И какой у Купаловцев зритель сегодня? Можешь ли ты составить его портрет? Физический или даже психологический.

— Сложно сказать. Мне кажется, среднестатистический зритель, который был у Купаловского раньше, — это женщина от 40 до 60 лет. И её муж, которого она вела с собой в театр. Я здесь не хочу никого обидеть. Это не хорошо и не плохо. Это нормально. Как правило, театром больше интересуются женщины — они, зачастую, более эмоциональны. Сейчас сложнее. У нас в инстаграм, например, практически двадцать три тысячи подписчиков. И это совсем разные люди. Очень разный возраст. Мужчины и женщины. Невозможно составить одну картинку, не ограничивая взглядами, возрастом или ещё чем-то. Наверняка могу сказать только одно: наш зрительский круг существенно расширился. Это абсолютный факт.

(Продолжение следует)