«Даже у самых нечеловеческих поступков есть очень человеческое объяснение»

(Продолжение. Начало здесь)

— Сегодня ты упомянула о том, что театр должен быть отражением текущей действительности. Рано или поздно эпоха репрессий закончится. И тогда на её место придёт как раз-таки время осмысления пережитого, а вместе с ней и огромный пласт искусства на эту тему. Одним из таких вполне себе может быть фильм или спектакль о происходившем на «Окрестина». Смогла бы ты сыграть роль девушки, которую избивали, над которой жестоко издевались?

— Давай начнём с того, что, скорее всего, это закончится тогда, когда меня будет сложно назвать «девушкой». Я боюсь, что к тому времени появится возможность играть куда более возрастных персонажей…

— В рамках интервью постараемся придерживаться более оптимистичной ноты.

— Хорошо. Отвечая на твой вопрос: даже сегодня приходится иметь дело с материалом, который катастрофически пересекается с реальностью. Я бы даже сказала — его абсолютное большинство. И это тяжело.

Ведь для актёра, как и для любого человека, важно переосмыслить, пережить ситуацию, сделать какие-то выводы. Понять, что вообще произошло? Выжил я, не выжил? Ущипнуть себя лишний раз…

А когда ситуация настолько жестокая, что рождается ощущение, будто с тебя сняли шкуру и втыкают иголки в плоть? Что тогда?

Как человек с образованием в этой сфере ты не можешь сказать: «Ай-ай, не хочу!». Меня учили, что можно отказаться от роли по политическим соображениями, например. Но по большому счёту, ты должен полюбить свою роль. Полюбить персонажа, которого играешь. Полюбить партнёра. Даже если это всё тебе ненавистно. Ты должен это любить. Были репетиции, на которых сидишь и ревёшь. Попросту не вывозишь. Но ты идёшь и делаешь. В этом и заключается профессионализм. Так что если к тому времени я ещё буду «в кондиции» сыграть кого-то помоложе, то почему бы и нет?

— Снова же, ты говорила, что в театре важно оправдать героя, даже «мразь». С человеческой точки зрения куда проще оправдать жертву, посочувствовать избитому. Но совсем другое проявить эмпатию, например, к сотруднице «Окрестина», которая мужчинам в задницу дубинку засовывала. Смогла бы ты её оправдать? Сыграть?

— Смогла бы. Я называю это профдеформацией, когда ты, к сожалению, бесконечно наблюдаешь за людьми, считываешь их поведение, поступки. После чего выстраиваешь логику поведения, пытаясь понять, что он за человек.

Говоря об этих женщинах с совершенно страшными намерениями, я чувствую сплошную боль. Сразу пытаюсь представить, как больно в своё время должны были сделать человеку, чтобы у него родились такие намерения. Безусловно, это история про боль. Будь у меня материал, текст этого персонажа, я смогла бы выстроить для себя логическую цепочку. Понять, почему рождается именно такая мысль, что является триггером.

Оправдать можно всё. Это не только к актёрству относится. Ведь по факту даже у самых нечеловеческих поступков есть очень человеческое объяснение. Как бы страшно это ни звучало. У истоков самых жутких поступков всегда стоит что-то простое.

«Бороться всегда сложнее, чем привыкнуть»

— Твои слова «здорово, когда у профессии есть польза. Медик, строитель, например»… Мне показалось, что в тот момент, ты будто бы не видела пользы от театра. Я бы, конечно, назвал это синдромом самозванца. Тем не менее, по-прежнему думаешь, что театр не несёт пользы в наше непростое время? Что это такая «недопрофессия»?

— Мне сложно ответить на этот вопрос. Потому что да: всё ещё считаю, что могла бы сделать больше, окажись в другой профессии. Но не знаю, хватило ли бы у меня столько смелости в таком случае? Я до сих пор не до конца понимаю смысл существования театра в этой истории. Всё время кажется — какой-то ерундой занимаюсь. Периодически, меня накрывает ощущение, что это настольная игра. Пока мы здесь играем, взрослые люди занимаются чем-то полезным. Да, читаю комментарии, в которых люди говорят о важности того, что мы делаем. Люди пишут, что им это действительно нужно. Театр их поддерживает. И я хочу верить их словам. Ведь тогда понимаю, зачем я здесь. Может быть это синдром самозванца. Но это лично мои ощущения. Я не говорю за команду.

— Какой ты видишь дальнейшую судьбу Купаловцев? Гастрольный театр? Какая-то версия 2.0 «Свободного театра»? В каких временных отрезках? Останетесь ли вы исключительно в онлайне или начнёте гастролировать по миру? Как театру выживать?

— Во-первых, «Свободным театром 2.0» нам точно не стать. Мы слишком разные. У «Свободного театра» есть своё чёткое направление, с которым они хорошо справляются. У нас есть своё.

С точки зрения планов – не могу сказать. Просто потому, что это небезопасно. Мы их не озвучиваем в принципе. Но все текущие новости регулярно появляются в наших официальных аккаунтах.

Что касается будущего — не знаю. Наша задача — беларусский театр. Принципиально «беларуская мова». Беларусская культура.

Потому что для меня, например, заявление, поднятое вверх 18 августа и подписанное 26 — это не совсем уйти с работы. Это огромный кусок ответственности, который ты взял вместе с трудовой книжкой и вынес из театра. Нас таких около шестидесяти человек. Сложно представить себе будущее, когда на твоей родине не оставляют вообще ничего беларусского. А ты борешься за это дело.

Если останется две-три организации, которые существуют на беларусском языке — это будет очень страшно. И очень тяжело.

Снова же, человек привыкает ко всему. Пройдёт время. Будут ли ещё люди, которым это нужно? Сколько их будет? Бороться всегда сложнее, чем привыкнуть.

Поэтому, мне очень сложно представить будущее, даже ближайшее. Всё будет зависеть от происходящего дома. Потому что наш зритель находится дома, он в онлайне. И это единственный способ коммуникации.

— Сегодня, к сожалению, многим культурным деятелям, вынужденно покинувшим страну, приходится искать дополнительные источники заработка. И это далеко не всегда про творчество. В таких условиях велик риск, что у актёров совсем не останется времени и сил на репетиции, на творчество. Успела ли ты уже заметить такую тенденцию?

— Пока такого нет. Но в целом такую ситуацию я называю естественным отбором. Абсолютно нормально, что люди со временем приходят к мысли: «Я не могу, я не готов».

Здесь мы снова возвращаемся к тому, что сражаться сложнее, чем привыкнуть. Это огромные усилия. И это жертвы. Ты жертвуешь своим временем, временем с семьёй, детьми, своими личными амбициями и отношениями. К сожалению, это так. Ты либо готов платить эту цену, либо нет.

Меня спасает то, что я абсолютно потерянный для общества трудоголик. У меня всегда было не меньше трёх работ. Связанных со специальностью или нет. В пиковые моменты их было восемь. В данный момент у меня тоже есть работы не по специальности. То, чему я научилась за последние два года. Также есть проекты, созданные мной же, которые со временем стали моей работой. Они не связаны с Купаловцами в принципе. А с точки зрения команды сложно.

Я думаю, что произойдёт какой-то естественный отбор, который расставит всё на свои места. И если кто-то примет решение уйти — такое решение нужно принять и уважать.

(Продолжение следует)