Хочу себя белым. Что не так с Артуром Клиновым

Первый пойнт: мы в таком штопоре, что готовы отозваться на любой внятный сигнал. Неважно от кого. Не так важно откуда. Сетевая грызня – любимый вид спорта. И лучший способ заявить городу и миру о своем личном участии в этом бардаке. 

Второй: ломка политических схем и контрактов вычеркивает из списка активов целые пласты выгоревших героев и исчерпавших себя активистов. Как там у Гребенщикова? “Мы продолжаем петь, не заметив, что нас уже нет”? Это про бел. Наши смыслы – в дефектах звучания.

И потому опять Пазьняк. Вечный “Белсат”. Лявон Артурович. Непотопляемый Курейчик. И, разумеется, Клинов.

Блеск и нищета партизанок

Сложно понять полет мысли партизана духа вне общего культурного контекста. На рубеже 1990-х эпоха дикого бизнеса и полукриминальных схем, открытых границ и деловой мобильности создала неожиданное поле возможностей для особого типа артистов – боевых тусовщиков и беззастенчивых саморекламщиков. Самые шустрые из нового поколения людей арта резво превращались из унылых госслужащих в лихих режиссеров арт-проектов имени самого себя. Первые годы беларусской независимости породили прекрасную породу комфортных мятежников и арт-авантюристов, внедривших в скучное поле белкульта яркие бизнес-схемы. Одним из самых заметных был Артур Клинов. 

Пожалуй, ни один из популярных персонажей культурного поля не был окружен схожим числом легенд, апокрифов и анекдотов. Говорили, как правило, не про талант артиста, а про редкий дар развести любого и выйти сухим из любого скандала.

Клинов маневрировал как бог, одинаково ловко вписываясь как в европейские программы зарубежных резиденций, так и в государственные кинопроекты (“Масакра”) и державные культурные интервенции вроде Венецианской биеналле. 

Хамелеон. Протей. Вечный джокер. Удачно придуманная вывеска арт-проекта pARTisan кому-то казалась дерзким обещанием революций. Других отсылала к красной “республике-партизанке”. Непрописанное и толком непонятое время рубежа веков позволяло легко торгануть локальными понтами и жениховским напором. Играть сразу на всех досках: живопись, концептуальное фото, эротические катафалки, сковородки с подтекстом, соломенный Джизус, коллажи, инсталляции… Потом литература. Кино. Агротуризм. И прокат чужих лодок залетным туристам. Угар, азарт, ажиотаж. Короче, все как мы любим. 

Время и стекло

Такому Клинову была нужна именно такая держава. Громоздкая. Неповоротливая и ленивая. Слабо обученная и не слишком дальновидная. Туповатая и местами денежная. Опасающаяся и дерзкой Европы, и матерой Расеюшки. Короче, чтобы с ней было весело играть в прятки и догонялки. И ничего потом за это не прилетело.

Ностальгия Артура предельно понятна. Он не по диктатуре страдает. Он хочет прежней глобальной бестолковости. Косолапых деревенских плясок, где ты со своей Европой в зубах и “Егермайстером” в кармане – ну чистый д’Aртаньян в кругу пейзан.

И общий пафос верный: “Вот пришли тут, нахамили, главного обидели! А так чудесно все получалось…” О чем грустим? О секретной свободе. Об удобной ненормальности. О шельмоватой реальности, которую так хорошо получалось обвести вокруг пальца. Тогда все, что не по ней – тревожный знак и большая ошибка. Помехи в личной игре. Которые тянет вычеркнуть и обнулить. 

Самое забавное, что соглашательский тезис “забыть и отмотать” озвучивает сейчас когдатошний национал-романтик и давний гражданский активист. Что, впрочем, четко обозначает как конечную точку личной эволюции автора, так и реальный градус его нынешней протестной энергии. Патлатый юный мятежник в ленноновских очечках успешно усох до приграничного помещика. А прежний легкий партизанский задор (радикально острых блюд Артур не готовил никогда) окончательно обесценился в виду перспективы затяжной смуты и долгосрочных репрессий. 

Такое время не нужно Клинову. Но и Клинов такому времени не нужен.

Радио АК

Что говорит за Клинова? Усталость и страх. Общая неспособность двигаться дальше. Обрывки чужих идей – от Азаренка до Прейгермана. А еще – безнадежная попытка быть актуальным и значимым в эпоху, которой ты абсолютно безразличен.

Шельмецы и проходимцы кончились с временами борзых комбинаций, идейного паралича и культурных авантюр. Любой новый большой человек – это сейчас эффект массовых ожиданий. Нас сделала не Света. Это мы позволили ей стать событием.

По ком плачет Артур? Конечно же, по себе любимому. Вчерашнему победителю кураторов и спонсоров. А еще – по поколению декоративных сопротивленцев. И безнадежно пропавшим душевному комфорту и таланту разводить реальность на бабки. 

Слово литератора (художника, режиссера, певца… нужное подчеркнуть) имело вес и смысл в эпоху культурной вертикали и иерархии авторитетов. В нынешнем раскладе – когда у нас национальная культура выжигается вчистую, державная в коме, а глобальная рассыпается на частные сегменты – умники больше не в топах. Даже когда это реальные умники.

Что может здесь потрепанный партизан с микрофоном навскидку? Только то, к чему приучен. Стать в позу и грезить. Лепить мир из соломы. Твердить о руке Москвы и неправильных революциях. Озвучить пригоршню банальностей – почти дословно цитируя свои предыдущие интервью. 

Позвать неизвестно куда страну, которая давно тебя переступила. И в которой, если честно, ты всегда был казусом, а не событием.