Агония социоцентричной культуры («Политология для чайников», глава 7)

Планы-стратегии бывают гладкими лишь на бумаге. Учесть все овраги, которыми так богата любая реальная местность они не в состоянии. Поэтому от начального плана уже на первом этапе его реализации, как правило, остаются рожки да ножки, что вынуждает инициаторов стратегических преобразований принимать решения в реактивном режиме.

Тем не менее у вырвавшихся на простор на широкий простор процессов количество возможных вариантов развития ограничено, и эти ограничения накладывает культура. Примером тому служит постсоветская история бывших республик СССР. Она, в частности, показала, что повторить путь прибалтов за три десятилетия другим народам оказалось не под силу. Многим хотелось в демократический рай, но грехи архаики не пустили.

Нет проблем с поиском примеров…

Для понимания глубины проблемы обратимся к статье культуролога Андрея Пелипенко «Двойная субъектность истории», в которой приводится пример с бактериями:

«Бактерии, живущие в желудке некоего существа, если условно представить из как разумных существ, могут иметь свою «картину мира», свой горизонт понимания происходящих с ними процессов и т.д. Но этот горизонт фатально ограничен их функциями и образ организма как целого в их представлении, если он вообще возникает, всегда предстает, мягко говоря, искаженным. При этом их собственная рефлексия по поводу «смысла жизни» и т.п. довольно далеко отстоит от действительного назначения выполняемых ими функций — выработки веществ, необходимых для жизнедеятельности тех или иных органов.

Сам же «большой» организм в свою очередь имеет весьма смутные представления о «внутренней» жизни бактерий и уж тем более, ему нет дело до их личных судеб. Он чувствует, что что-то не так, лишь когда разлаживается работа органов».

События, которым был дан старт 24 февраля 2022 г., можно рассматривать в качестве фундаментального сбоя в работе социального организма, и этот сбой породил столь естественную массовую потребность в поиске виновных.

В персоналистских политических режимах их противники и сторонники, как правило, ищут виновных под своими фонарями: сторонники — в направлении, указанном «национальными лидерами», у противников же всегда и во всем виноват сам «лидер».

Но вернемся к бактериям, живущими в желудке некоего существа, которые описаны в качестве разумных существ, т.е. обладают субъектностью. А как насчет разумности (субъектности) самого существа? Если с его разумностью (субъектность) согласиться, то мы получим модель двойной субъектности, в которой каждый из субъектов не подозревает о наличии «товарища по разуму».

Андрей Пелипенко утверждает, что высосанный им из пальца пример во многом напоминает симбиоз человека и культуры[1], в котором культура выполняет роль «большого организма», преследующего собственные цели.

Субъектность культуры помимо воли человека регулярно фиксируется на уровне языка: экономика определяет, язык овладевает, религия обеспечивает. Как тут не процитировать фрагмент из нобелевской лекции поэта Иосифа Бродского: «Поэт, повторяю, есть средство существования языка. Или, как сказал великий Оден (американский поэт XX в. — С.Н.), он — тот, кем язык жив».

А теперь от чисто теоретической зауми с помощью фрагмента из статьи российского политолога Владимира Пастухова «Убийство Кирова. Как внуки коммунистов перевели стрелки часов истории на тридцать лет назад, и кто стоит за репрессиями в современной России», опубликованной в «Новой газете» 15 сентября 2021 г., попытаемся хотя бы на шаг приблизиться к реальности, данной нам в ощущениях:

«Если наблюдаемые в общественной жизни перемены не могут быть объяснены рационально, значит, их объяснение лежит в иррациональной области. Иррациональность, однако, не означает, что у нее вообще нет внутренней логики. Просто это логика другого порядка, которую невозможно описать привычными позитивистскими методами. Эта логика задана «репрессивной индукцией», то есть естественной способностью репрессивной системы к развитию под влиянием собственных внутренних «возмущений». Репрессивная индукция подогревается фобиями системы — необъяснимыми и неустранимыми ожиданиями катастрофического собственного конца, который отождествляется с концом истории и который надо любой ценой если уж не предотвратить, то хотя бы отсрочить».

Смысловые конструкции, созданные рациональным умом, будучи запущенными в мир, обретают собственную жизнь. В качестве примера сошлюсь на «тургеневскую барышню», не существовавшую в реальной жизни до того, как писатель не создал ее литературный образ.

Для описания современной битвы смысловых конструкций в наши дни продвинутые люди все чаще прибегают к заимствованному у англосаксов слову «фрейминг» (от англ. frame — рамка, обрамление).

«Фрейминг, — поясняет российский социолог Григорий Юдин, — это рамка, в которой люди описывают происходящее. Рамка «там идет война» совершенно отличается от рамки «там идет специальная операция с целью предотвращения войны». Это просто разные вселенные. В одной гибнут невинные люди, во второй их спасают от гибели».

Естественно, что каждый отдельно взятый человек упорно держится за свою вселенную, или различные вселенные с неменьшим упорством держатся за своих подданных? Какой вариант ближе к истине? Не исключено, что перед нами очередное проявление классической истории про курицу и яйцо.

В архаичных обществах знаковые формы (символы, идейные конструкты, концепции и пр.) напитываются энергией эмоциональных переживаний и живут самостоятельной жизнью, оказывая сильнейшее обратное воздействие на индивидов и социальные коллективы. Они в прямом смысле, правят миром, организуя социальное поведение разных общественных групп, объединяя и разъединяя их в соответствии с внутренними задачами культурных систем.

Нет проблем с поиском примеров, иллюстрирующих поведение людей, которое подчинялось бы сложившимся культурным нормам, противореча при этом их естественным интересам. Самый наглядный пример — спецоперация российских вооруженных сил в Украине (настоящая глава пишется на исходе первого месяца боевых действий).

Основной вопрос, загоняющий многих независимых экспертов в тупик, — это вопрос о конечной цели спецоперации. Учитывая кратное военное превосходство армии России над армией Украины, военную победу агрессора еще можно себе представить, но с каждым днем все большему количеству и неспециалистов становится понятно, что за военную победу Россия может заплатить потерей своей государственности.

Глядя на события в Украине, сложно не согласиться с Андреем Пелипенко в способности культурных программ по рукам и ногам опутывать человека и с легкостью противостоять даже инстинкту самосохранения.

Мысль о том, что культура представляет надындивидуальный механизма принуждения, одним из первых развивал британский философ и социолог Герберт Спенсер (1829-1903). Вообще, социологическая мысль, по природе своей призванная исследовать сущность социального, пожалуй, чаще всех наталкивалась на субъектный характер культуры, что более или менее выраженно присутствует в значительном количестве текстов.

«Мышление мыслит само», — любил повторять Гегель. Подобно первобытному человеку, устанавливавшему прагматические отношения с множеством наполняющих мир духов и демонов, современный человек устанавливает связи с мыслительными конструкциями, концепциями, понятиями и т.д., принимая их правила игры и втягиваясь в их манипулятивное поле.

«Как человеческий мозг, — пояснял культуролог, — оперирует нейронами, так культура оперирует отдельным человеческим мозгом, втягивая его в свои подсистемы и прописывая для него программы. Стратификация социума, усложнение и специализация социокультурных практик — это лишь внешний план выражения соответствующего усложнения и функциональной специализации разделов «мозга» культуры, представленных в ее умножающихся подсистемах.

Живая клетка функционально «вписанная» в деятельность того или иного органа, только через него она и вступает в опосредованные отношения с организмом как целым. Отдельный человек таким же образом вписан в «орган» — подсистему культуры (точнее, всегда в несколько ее подсистем).

Поэтому любую социальность следует рассматривать в качестве проявления субъектности культуры, а противоречие между индивидуальным и социальным в качестве главного из всех противоречий.

В силу своей принципиальной неснимаемости, оно приобрело в культуре сквозной, общеисторический характер.

Все равно автомат Калашникова получается…

Тезис КУЛЬТУРА ЕСТЬ СУБЪЕКТ противоречит современному взгляду на историю как на открытый процесс. Вот что по этому поводу пишет историк Юрий Пивоваров:

«С годами я понял, что загонять историю в ту или иную умозрительную схему — контрпродуктивно. При всей внешней красивости, якобы логичности, теряется что-то очень важное, может быть, даже самое главное. То, что история — открытый процесс, с неизвестным результатом. Она «отказывается» от навязывания ей «законов». История есть следствие свободы воли человека. Она всегда находится в диапазоне «добро — зло». И человек решает, выбирает. Никакие геополитики, никакие уподобления истории растительному или животному миру не способны объяснить происходившее и происходящее».

С академиком не поспоришь. На его стороне выступают и многочисленные работы его коллег, посвященные изучению альтернативных вариантов российской истории. В качестве примера предлагаю остановиться на книге историка Андрея Данилова «Альтернативы в истории России. Миф или реальность (XIV–XIX вв.)».

Автор начинает с мощного аккорда, в котором без труда угадывается полное совпадение его представлений о неисповедимости пути истории с аналогичными представлениями Юрия Пивоварова:

«На протяжении своей многовековой истории Россия нередко стояла на «перекрестке», «развилке», перед выбором дальнейшего пути развития. Существует распространенная точка зрения: «история не знает сослагательного наклонения», «говорить о том, что было бы, если бы… — не научный подход». Но в таком случае получается, что история заранее предопределена (интересно, кем?): Россия могла развиваться только по пути самодержавной монархии (всякие там парламенты, конституции, свободы не для нас); в 1917 г. победить должны были только большевики и никто иной; получается, что и распад СССР был заранее предопределен, и будущая наша история уже запрограммирована. Трудно с этим согласиться».

Кстати, о распаде СССР. В 70-х годах прошлого века историк Александр Ахиезер не просто предсказал грядущий распад советской империи, но и описал механизм ее распада, подтвержденный позднее на практике. Но это к слову. Как к слову следует отнести и то, что дожив до реализации своего прогноза, историк быстро понял невозможность ухода России от самодержавно-монархической модели (Ахиезер умер в 2007 г.).

В своей книге Данилов анализирует «9 поворотных моментов в истории России».

Для нас важно, что все попытки свернуть в сторону от укрепления самодержавной монархии приводили к… укреплением самодержавной монархии.

Ограничусь одной, известной по школьному курсу истории: «Либеральная и декабристская альтернативы в первой четверти XIX в.», завершившаяся правлением Николя I (Николая Палкина).

Помня о том, что гордыня является одним из тяжких грехов, я тем не менее осмелюсь возразить академику Пивоварову с помощью… высказывания академика Пивоварова от 21 марта 2022 г.:

«В последние годы я был участником острых дискуссий: «Является ли Россия Европой или нет?». Мой ответ был таков: «Если Россия выберет право, демократию, федерацию, союз с Западом, то — да». И мне казалось, что, несмотря на громадные препятствия, моя родина все-таки пойдет по европейскому пути. Очевидно, что я ошибался. Россия пишет одну из самых позорных страниц своей тысячелетней истории. Вновь шанс стать цивилизованной и приемлемой страной упущен. — Не навсегда ли?»

«Как ни складывали мясорубку — все равно автомат Калашникова получается!» Лучшей иллюстрации субъектности культуры, пожалуй, и не отыскать.

Не торжество — агония

«Специфика каждой крупной социальной (культурной. — С.Н.) системы заключается в ее системообразующем элементе как базовой единице ее организации. В индийской системе это каста, в античной — полис, в капиталистической — капитал», — подчеркивает один из авторов теории «русской власти» историк Андрей Фурсов.

Таким элементом в русской истории является власть, власть моносубъекта, стоящего над законом (подробно о русской власти см. главу 5). Для того чтобы наблюдать функционирование такого типа власти, на практике не обязательно обращаться к учебникам истории. Любопытство в состоянии удовлетворить просмотры репортажей с заседаний Совета безопасности РФ.

Моносубъектность первого лица подчеркивает дистанция, отделяющая членов СБ от председателя. Однако куда важнее неспособность членов СБ хоть в чем-то выразить свое несогласие с председателем. В этой неспособности и заключается суть моносубъектности.

Сформулированный в XVIвеке Иваном Грозным принцип моносубъектности «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить» за неполных пять веков своей актуальности не потерял, так что нет смысла тратить время на примеры.

Неограниченное право казнить и жаловать Иван Грозный приобрел в ходе опричнины, в ходе которой все его ближайшее окружение, состоящее сплошь из родовитых рюриковичей, было низведено до состояния холопов, что в терминах настоящей главы означало потерю представителями высшего сословия Московии своей субъектности.

Казалось бы, для системообразующего элемента русской культуры наступил «золотой век». Однако беда пришла откуда не ждали. Проблема в том, что любая культурная система свою основную задачу (выживание в истории) вынуждена решать в условиях противоборства с конкурентками.

Уже Ливонская война (1558-1583), несмотря на истинность православной веры, показала, что пушки латинян стреляют лучше. В XVI веке с его Реформацией и заморской экспансией Европа активно шагнула из средневековья в Новое время. Этот эпохальный переход стал следствием формирования критической массы нового социокультурного типа человека — личности.

Таким образом, под периодом параллельного развития двух культурных (цивилизационных) систем была подведена черта. Европа пошла по пути наращивания субъектности, что через два века сделало возможным Промышленную революцию. В то время как ее восточная соседка всю свою энергию направила если и не на уничтожение любых проявлений личной активности, то по крайней мере на взятие ее под жесткий контроль. Примеров тому в истории не счесть: от первой Немецкой слободы при Василии III (1505-1533) до сталинских шарашек.

Но как уже было отмечено выше, беда пришла откуда не ждали. Культуре, системообразующим элементом которой является моносубъект, для противостояния другим культурам потребовалась мобилизация личностных ресурсов подданных. Но личные качества способны проявляться только в инициативной деятельности, в самостоятельности суждений и решений.

Так сформировалась классическая дилемма, когда хочется и рыбку съесть, и ноги не замочить. На практике на протяжение четырех веков культура решала ее с помощью догоняющей модернизации, суть которой сводилась к заимствованию технических достижений Запада при минимальном освоении культурных практик, эти достижения породившие.

Классический пример — реформаторская деятельность Петра I. Без нее Российская Империя не превратилась бы в серьезного игрока на европейской сцене. Канцлер Александр Безбородко (1747-1799) не сильно преувеличивал, утверждая, что «при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».

Для организации полков «нового строя» Петру потребовалось в массовом порядке не только приглашать офицеров из Европы, но и на европейский лад организовывать жизнь русского дворянства.

Преобразования коснулись всего лишь нескольких процентов общества, но и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать напряжение в культуре, несовместимые с ее воспроизводством. Итог известен — Октябрьская революция и последовавшая за ней гражданская война, в ходе которой были уничтожены или загнаны под плинтус носители европейской (субъектной) культуры.

Однако главное противоречие внутри культуры снять не удалось. В преддверии будущей «войны моторов» быстро выяснилось, что без интеллигенции не обойтись, что и заставило пойти на новый круг. Круг этот культуре пришлось пройти до конца. В роли главной движущей силой, соответственно, главного субъекта на начальном этапе Перестройки выступила техническая интеллигенция.

На какое-то время показалось, что историческое время моносубъектной культуры среди родных берез и осин закончилось. Однако

допустив частную инициативу в экономике, т.е. пожертвовав второстепенным, культура оперативно подавила любые проявления самостоятельности в политике. Закрепление в Конституциях за несменяемыми лидерами права принимать решения, обязательные к исполнению, — лишь одна из иллюстраций реванша культуры.

Но для экономических субъектов, включая обладателей миллиардных состояний, время, когда они открывали ногами двери в кремлевские кабинеты, продолжалось недолго. «Если государство скажет, что мы должны отказаться от компании, мы откажемся. Я не отделяю себя от государства», — заявил в 2007 г. владелец «РУСАЛа» Олег Дерипаска. А мог ли он ответить иначе, после ареста в 2003 г. самого преуспевающего бизнесмена России Михаила Ходорковского?

«Специальная военная операция» России в Украине окончательно подвела черту под субъектностью российских олигархов. Ни потеря возможности учиться детям в престижных европейских вузах, ни потеря вилл и яхт не породили даже намека на протест со стороны богатейших людей страны. Олигархи подобно народу из финальной сцены «Бориса Годунова» безмолвствуют.

Тем не менее говорить об очередном торжестве культуры, системообразующим элементом которой является власть моносубъекта, пока рано. С большой долей вероятности мы наблюдаем ее агонию. За внешним противостоянием по линии Россия-Украина, легко угадывается противостояние двух цивилизаций, двух культур — социоцентричной и персоноцентричной. В условиях, когда страны-лидеры мирового развития переходят от постиндустриального к информационному обществу, моносубъектной культуре больше нечего противопоставить разнообразию, ежедневно порождаемому ее конкуренткой.

[1] Под культурой здесь и далее понимается внебиологический способ решения общебиологических проблем.