Политология для чайников. Порядок из хаоса против хаоса из порядка

Глава 11.

Представьте два серьезно поврежденных здания в результате прямого попадания крупнокалиберного снаряда. Одно — кирпичное, второе — из монолитного бетона. Первое можно разобрать на отдельные кирпичи, доведя тем самым до полного хаоса, из которого потом сложить новое, краше прежнего. Обломки второго здания, несмотря на солидные габариты, — строительный мусор. Потребуется приложить немало усилий, чтобы его вывезти.

От бытового примера с помощью культуролога Андрея Пелипенко[1] перейдем к примеру цивилизационного масштаба.

В VII веке культурная дистанция между Византией и Европой была колоссальной. В то время как на Западе еще полным ходом шли «темные века», в Константинополе уже стоял Софийский собор.

Почему же из варварства «темных веков» Запад двинулся к зрелой и мощной христианской цивилизации, а Византия покатилась навстречу своей гибели?

Возведение новой цивилизации потребовало расчистки строительной площадки от напластований античной культуры, важной составной частью которой был целый пантеон языческих богов и божков. Будущему христианину предстояло совершить переход в вертикально ориентированный монотеистический космос с его фундаментальной оппозицией Добра (Бог) и Зла (Дьявол). Для этого потребовалось собрать вместе все смыслы и затем разнести их по двум полюсам. Проще это было сделать из предельно дробных, лишенных сакрального основания обломков античной культуры.

«На Западе это разрушение дошло до самых глубинных уровней. Можно сказать, что в Европе античная культурная традиция была деструктирована до состояния валентных микроэлементов», — поясняет Пелипенко.Римское право растворилось в конгломерате варварских Правд, а варваризация классической латыни остановилась на уровне простейших синтаксических построений. Античная культурная традиция как целое умерла окончательно. Единственная тонкая нить преемственности — школа.

Число примеров из различных областей культуры можно умножать бесконечно. Смысл их, однако, в том, что деструктивная атомизация античной традиции «послужила, грубо говоря, наилучшим «удобрением» для изначально абстрактной и неразвернутой христианской доктрины».

И завершая исторический пример, позволю себе обширную цитату: «А что в Византии? Там античность не умирала и, следовательно, не могла быть и возрождена. <…> Синтеза античных и христианских культурных ферментов не произошло и не могло произойти. Это и не удивительно — в культурной среде, где по соседству находятся христианский храм и античный цирк (в отличие от Европы, действующий) синтеза быть не может. Может быть только механическая смесь с трудом притирающихся друг к другу крупных феноменологических блоков. Иначе говоря — кентавр».

Этот кентавр вот уже втрое тысячелетие скачет по просторам российской цивилизации, частью которой является и Беларусь. Сомневающимся рекомендую погуглить на предмет конфессионального состава населения Синеокой. К каким источникам не обращайся, все они указывают на преобладание православия.

Спасибо тебе, Владимир Красное Солнышко. «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать». В конце первого тысячелетия ты это предвидел.

Из 3-го мира в 1-й

Однажды один мужчина, решив, что его отец уже старый и является обузой, сдал его в дом престарелых. Когда он вернулся, его маленький сын спросил:

— Папа, а скажи мне, где находится дом престарелых?

— Ты хочешь навещать дедушку? — спросил мужчина.

— Нет, я хочу знать, куда отвезти тебя, когда ты станешь стареньким, — ответил малыш.

Вот такой анекдот. Его актуальность подтвердит любой культуролог и институциональный экономист, т.к. он помогает понять эффект колеи или проблему зависимости от траектории предшествующего развития (path-dependence problem).

От анекдота перейдем к примеру, который исследовал лауреат Нобелевской премии, американский экономист Дуглас Норт.

В XVI веке Англия и Испания находились на одинаковом уровне развития. Через три века эти страны уже существенно различались: Англия — первая страна мира, империя, над которой никогда не заходит солнце; Испания — одна из самых отсталых стран Европы, при том, что Испания получила больше денег из колоний, чем Англия.

По мнению Норта, причина расхождения в том, что налоги в Испании попали в руки короля, а в Англии — в руки парламента. В итоге британские элиты были заинтересованы в инвестировании, а испанские — в тратах. Так в результате случайного решения Испания оказалась в колее, от последствий трехвекового движения в которой не может избавиться до сих пор.

Для дальнейшего осмысления эффекта колеи нам понадобятся «таблицы Мэдисона», позволяющие сравнить ряд стран по динамике валового продукта на душу населения. Ангус Мэдисон (1926-2010) британский экономист, специализирующийся на макроэкономической истории, обнаружил удивительную закономерность: за двести лет список стран-лидеров, середняков и отстающих изменился незначительно.

За 150 лет только Япония пересекла таблицу и перешла из 3-й группы в 1-ю, но за несколько последних десятилетий в высшую лигу сумели перейти еще несколько стран Юго-Восточной Азии: Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Гонконг. На подходе Таиланд и Малайзия. Что касается Китая, то по душевому показателю ему еще далеко до 1-й группы стран.

Несложно заметить, что все перечисленные страны относятся к так называемым странам рисовой культуры. Каким образом выращивание риса создает колею, способствующую современному экономическому росту — тема для отдельного разговора. Для нас важнее разобраться с колеей, сформировавшейся на просторах российской цивилизации.

На ее наличие после большевистского переворота обратил внимание философ Николай Бердяев. Казалось бы, периодические обвалы государственности, характерные для российской цивилизации, неоднократно открывали окна возможностей для разнообразных вариантов ее дальнейшего развития. Однако после непродолжительного бурления подобно Фениксу из пепла неизменно восстанавливалась ее фирменная характеристика — самодержавие. Перестройка и последовавшие за ней события исключением их этого правила не стали.

С помощью российского экономиста Александра Аузана приглядимся к особенностям российской колеи: «В России доминирующий угол в отношениях — власть, потому что в стране низкие издержки осуществления принуждения, высокие издержки защиты прав собственности и высокие издержки коллективных действий. Все это совершенно не случайные вещи, потому что у нас в стране в социокультурных установках — большая дистанция власти. И у нас так называемые бондинговые социальные капиталы, то есть люди доверяют своим против чужих. В этих условиях мы имеем то, что имеем: доминирование власти».

Преобладание бондингового (bond — связь) социального капитала над бриджинговым (bridge – мост) — одна из базовых характеристик отечественной колеи. Первый способствует взаимодействию внутри однородных групп, второй связывает людей из разных групп.

Именно переизбытку бондингового социального капитала мы обязаны той легкости, с которой политические элиты Союзного государства под радостные крики о новых возможностях взяли курс на островизацию (окукливание). Перспектива «остаться на обочине истории» (Послание-2013) обитателей Кремля и Дворца Независимости больше не пугает. Мы сами с усами. Были бы деньги, а с деньгами проблем нет. Импортозамещением мы утрем нос любым транснациональным корпорациям, в том числе и в производстве электронных микросхем.

Созидательное разрушение

Культурная колея, как несложно догадаться, и формирует крупные блоки, препятствующие смене курса. Но не все так безнадежно. Даже в мире фауны рожденные ползать способны пусть и за десятки миллионов лет обучиться летать. Пример тому — птицы, чье происхождение от мелких примитивных пресмыкающихся у большинства специалистов сомнений не вызывает.

Но ждать миллионы лет — дело хлопотное. Перемен требуют наши сердца и желательно при жизни. Трудно не согласиться с основателем кейнсианского направления в экономической науке, англичанином Джоном Мейнардом Кейнсом (1883-1946) в том, что «Долгосрочная перспектива — плохой советчик в текущих делах. В долгосрочной перспективе все мы мертвы».

Какой же выход подсказывает исторический опыт, за счет чего, пусть и в исключительных случаях отдельным народам удавалось прыгнуть выше головы?

Вновь обращусь за помощью к экономисту Александру Аузану: «Яркий пример перехода из одной группы в другую, да еще и через группу, — пример Японии — показывает, что были серьезные воздействия на национальную идентичность. Напомню, что переход в период реформ Мейдзи (1868-1889) начался с того, что японская нация в общем находившаяся в ситуации тихого умирания, была принудительно открыта для внешней торговли западным державам, причем не из интересов спасения Японии, а из интересов расширения рынка, и, как прекрасно сказал американский экономист Майлз Р. Уоллсон: «Как же нужно было унизить страну для того, чтобы она так возвысилась?»

Невеселый пример. Но откуда следует, что подъем по исторической лестнице должен непременно сопровождаться колокольным звоном?

Для согласия общества на смену парадигмы требуется не просто испуг, а испуг экзистенциальный, когда движение по привычной колее начинает осознаваться активным большинством как движение к смерти.

Невозможно строить новое, предварительно не освободив строительную площадку от пришедших в негодность прежних строений. Маркс не случайно сравнивал революцию с локомотивом истории. На протяжении XIX века практика правоту бородатого классика подтверждала.

В XX веке европейские народы научились освобождаться от институционального хлама с помощью процедуры всеобщего голосования. Вопреки опасениям интеллектуалов, аполитичность большинства избирателей не препятствует выборам играть роль корректировщика курса. Но для этого выборы должны быть выборами, а не спектаклем с заранее известным результатом.

За примером далеко ходить не требуется. В нулевые белорусская экономика прирастала на 7,7% в год, в десятые — на 0,9%. В двадцатые с большой долей вероятности символический рост нулевых сменится падением. Такая невеселая динамика не только не привела к серьезным изменениям в политической элите (под элитой в данном случае следует понимать тех, кто наделен правом принимать решения), но даже не запустила серьезной дискуссии. О какой дискуссии речь, когда официально «все хорошо, прекрасная маркиза».

Отсюда убежденность в том, что «Логика развития всех государств мира говорит о необходимости спокойного, эволюционного, поступательного развития». Иными словами, развитие для своего развития нуждается в развитии, которое в свою очередь выступает гарантом развития.

И завершая очередную главу «Политологии для чайников», нельзя не упомянуть автора теории creating destruction (созидательное разрушение), австрийского и американского экономиста, политолога и социолога Йосифа Шумпетера (1883-1950). В своей книге «Капитализм, социализм и демократия» Шумпетер утверждает, что «процесс созидательного разрушения является ключевым для капитализма». Для успешного продвижения новых товаров, новых методов производства и транспортировки требуется периодически освобождаться от устаревших товаров и технологий. Роль чистильщика при этом выполняют экономические кризисы.

Вот почему, как правило, чем глубже кризис, тем круче последующий подъем (V-образный отскок). «Но сейчас ведущие страны, —  поясняет российский экономист Владимир Мау, — научились хорошо справляться с кризисами. Практически никто не банкротится. Банки, если и банкротятся, то в силу определенной политики властей, а не естественным путем. Но, научившись смягчать кризисы, мы практически нейтрализовали «созидательное разрушение», которое расчищает пространство для обновления».

Так тактические цели (завоевание большинства голосов на очередных выборах) начинают противоречить целям стратегическим, что при игре в долгую негативно сказывается на экономическом росте.

***

В конце 80-х годов XX века российская цивилизация второй раз за столетие «слиняла в три дня» (Василий Розанов). Жесткий вертикальный порядок породил хаос, и в мутной воде началось массовое освоение чуждых коммунистической идеологии практик.

В этой связи приведу китайскую мудрость, позаимствованную из обращения председателя КНР Си Цзинпина к участникам Петербургского международного экономического форума (ПМЭФ-2022): «Умный человек даже в выгодном положении держит ввиду возможный вред, а в положении невыгодном видит потенциальные возможности».

Более невыгодного положения, чем «хаос 90-х», и представить себе было нельзя. Но частная инициатива позволила в кратчайшие сроки ликвидировать товарный дефицит. К сожалению, уступив в экономике, культура взяла свое в политике. Самодержавие вернулось, пусть и прикрывшись демократической риторикой.

Без новой порции созидательного разрушения в очередной раз вступить в мейнстрим не получится, а это значит, что лимит революций среди родных берез и осин еще не исчерпан.

[1] Андрей Пелипенко. http://apelipenko.ru/Наука/Статьи/СтатьиоРоссии/ЕщёразоВостокеиЗападе.aspx