Ленинский рубильник заменил путинский вентиль
«Продажа угроз населению позволяет убедить людей в правильности антизападной и изоляционистской политики Кремля» (Андрей Колесников, российский политолог).
В последнее время у нас стало модно рассуждать о склонности европейских политиков плясать под чужую дудку. Лично Владимиром Путиным озвучено и теоретическое обоснование такой склонности. Сводится оно к тому, что «не бывает каких-то промежуточных составляющих, промежуточного состояния: или страна является суверенной, или колонией, как бы колонии ни называть».
Вполне гармоничное обоснования для типичного представителя российского сознания, которому в отличие от западного присуще метание между крайностями. Из рамок культуры не выпрыгнуть. Способность к поиску истины через компромисс — она не от Бога. Европе потребовалось пройти через многочисленные конфликты, порожденные Ренессансом, Реформацией и Просвещением, прежде чем осознать, что пространство между крайностями (Богом и Дьяволом, Добром и Злом) и есть пространство жизни, и принадлежит оно человеку. Освоение этой истины лежит в основе европейского гуманизма.
Культурам, в которых отсутствует срединная зона, по мере разворачивания глобализации пришлось несладко. Современная глобальная экономика отстроена на модели конкурирующей кооперации. Поэтому все попытки сфокусироваться на своих национальных рынках оказались провальными. Преуспевают только те, кто сумел интегрироваться в международные цепочки добавленной стоимости.
Для наглядности процитирую эксперта в области компьютерных и информационных технологий Игоря Агамирзяна: «Сегодня очень трудно найти такой технологически инновационный продукт, на котором написано «made in…’конкретная страна’». В этом смысле замечательный пример — это iPhone от Apple, на котором сзади написано «designed by Apple in California, assembled in China» (разработано в Калифорнии, собрано в Китае)».
О каком суверенитете можно вести речь в информационную эпоху, в эпоху экономики знаний? Глобальный бизнес в современном мире, даже не самый крупный, работает экстерриториально, обессмысливая само понятие «государственная граница».
Глобализация — это зависимость друг от друга. Она не может быть успешной в условиях, когда части одной системы воюют между собой. Несложно представить, чем закончится борьба сердца и печени в одном организме, и какой смысл при этом определять орган-победитель?
Жить можно в Минске, а работать в Нью-Йорке
«Социализм, — как учил Владимир Ленин, — это учет и контроль, плюс электрификация всей страны».
Любовь вождя мирового пролетариата к электрификации есть прямое продолжение любви к учету и контролю, т.к. тот, кто владеет рубильником, владеет и всеми предприятиями, электроэнергию потребляющими.
Как ленинская мечта реализуется на практике, мы имеем возможность наблюдать на примере зависимости Европы от российского газа, поставляемого по трубопроводам. На смену рубильнику пришел вентиль, ничего принципиально при этом не изменив.
Глобализация отражает беспорядочный характер мировых процессов, вышедших из-под контроля суверенных государств. «В глобализирующемся мире, — поясняет польский социальный мыслитель Зигмунт Бауман, — порядок становится индикатором беспомощности и подчиненности. <…> Кажется, что большая историческая эпоха, начавшаяся с триумфа оседлых племен над кочевыми, теперь подходит к концу. Глобализация может быть определена различными способами, но «реванш кочевников» — один из самых удачных, если не лучший».
Глобализация разрушает столь привычную для нашей культуры связь между контролирующими и контролируемыми. Она обесценивает не просто наше главное достижение — «вертикаль власти», — она обесценивает сам принцип иерархического подчинения, лишая тем самым тех, кто неспособен контролировать настоящее, претензий на контроль будущего.
Человек живет во времени и пространстве, однако распределение этих «субстанций» зависит от степени включенности в процесс глобализации. Для «продвинутых» пространство теряет свое значение. Жить можно в Минске, а работать в Нью-Йорке. Напротив, не успевшие вскочить в последний вагон глобализации все свои силы тратят на придание значимости пространству. Это они постоянно напоминают нам о суверенитете, который дорого стоит и у которого нет промежуточного состояния.
Предоставленная сама себе русская власть долго не протянет
Владимир Путин прав: жизнь уходит из системы по имени «государство». Последнее не следует считать аналогом западного State. Напомню этимологию столь привычного нашему слуху слова: ГО — господин, СУ — сударь, которому господин что-то ДАРит.
В средние века он дарил землю и крепостных, в современной России право осваивать бюджетные средства. Поэтому не стоит удивляться, что все коллеги национального лидера по службе в Германии или мэрии Санкт-Петербурга стали долларовыми миллиардерами.
Горизонтальная (сетевая) организация жизни противоречит самой природе русской власти — власти моносубъекта, стоящего над законом. Такой тип власти не способен воспроизводиться в условиях политической конкуренции. Поэтому нет ничего удивительного в том, что с момента своего окончательного формирования (вторая половина XVI века) любые претензии на политическую субъектность со стороны кого бы то ни было властным монополистом решительно пресекались.
Однако попытки переноса базового принципа организации внутренней жизни вовне, естественно, наталкивались на решительное сопротивление. Не исключено, что «спецоперация» подведет черту под такими попытками.
Предоставленная сама себе русская власть долго не протянет. То, что мы сегодня наблюдаем, — это ее судорожные попытки продлить свое существование в истории за счет самоизоляции. При этом «Продажа угроз населению позволяет убедить людей в правильности антизападной и изоляционистской политики Кремля» (Андрей Колесников, российский политолог).
Точную дату окончания «Марлезонского балета», разумеется, назвать затруднительно, но хочется верить, что она не за горами.