Рейдерский захват классиков. Они – как снаряды в культурных войнах

Марк Шагал, «Над городом»

Ее в Метрополитен-музее пока не выписывают, поэтому эффекта никакого. Но задумываться над разделом символического капитала стоит уже сейчас.

 

Биографии не перепишешь

Как и следовало ожидать, недавнее причисление Репина, Айвазовского и Куинджи к сонму украинских художников вызвало радостное оживление в стане российских пропагандистов. Кто-то обвиняет Украину в воровстве культурных ценностей (без сомнения, вывоз экспонатов из Херсонского музея – это совсем другое). Кто-то избрал более выигрышную тактику иронии и вволю зубоскалит.

Увы – возразить им сложно. Примерно с таким же успехом к украинской литературной классике можно было бы отнести творчество Леопольда фон Захер-Мазоха, который появился на свет во Львове.

С другой стороны, и чисто русскими художниками каждого из этой троицы назвать сложно.

Одним словом их национальную принадлежность никак не охарактеризуешь – что, вероятно, и следует подчеркивать во всех описаниях. А вот просто замена этого «одного слова» на другое выглядит нелепой и претенциозной демонстрацией национальных комплексов.

Почему такое решение было принято руководством Метрополитен-музея, в принципе, понятно: это акт символической поддержки. Запад на нее не скупится. Поменять подписи в музее – куда проще и дешевле, чем поставить нужное количество танков, не говоря уже об истребителях.

Однако, как это часто бывает, политически мотивированное решение не подкреплено аргументами из области истории. Достаточно изучить биографии упомянутых классиков, чтобы убедиться: к русской культуре они, как ни крути, отношение имеют прямое.

И эти биографии уже не перепишешь так же просто, как этикетаж.

«Кто такой Козлевич?»

Адвокаты не дадут соврать: раздел совместно нажитого имущества  – это дело нервное и крайне неприятное. Решение суда почти никогда не удовлетворяет обе стороны. И люди, когда-то клявшиеся друг другу в любви до гроба, а затем мирно решившие «разойтись как в море корабли», вдруг начинают вести себя совсем неинтеллигентно.

По большому счету,

дележ совместно нажитого культурного имущества для беларусов еще впереди. Он случится после того, как страна, наконец, займет «свой пачэсны (или, вернее, адекватный) пасад між народамі”, превратившись из опасного фрика в обычного парня, с которым соседи могут поболтать да выпить пива. 

Да, о праве на свою долю мы уже заявляем вовсю и вголос. Но пока на мировой арене этот голос, не усиленный официальными инстанциями (они давно живут в своем измерении, и в нем они лучшие), банально не слышен. Претензии беларусов теперь можно попросту игнорировать – чем многие охотно пользуются.

Ведь, как известно, в запале дележки рано или поздно звучит сакраментальный вопрос: «А кто такой Козлевич?». В роли Козлевича стабильно выступают беларусы.

 Скажем, Речь Посполитая в большинстве иностранных источников подается как польско-литовская держава – в современном понимании этих слов. Забыть про Беларусь совсем в данном случае не получается: слишком уж много всего важного произошло именно здесь. Но многие зарубежные  историки рассматривают ее просто как место действия, лишенное всякой субъектности настолько же, насколько вакуум лишен жизни.

Подоплека такой позиции понятна: только вас тут еще не хватало! Нам бы и без беларусов хоть как-то распилить этот символический пирог.

 Очень хочется верить, что неприятнейший опыт игнора станет для нас поучительным. И мы будем более деликатными в этом щепетильном вопросе.

Неудивительно, что когда Ованесса Айвазяна назвали украинцем, армяне обиделись (и в Метрополитен-музее, кстати, отреагировали на их обиды адекватно, снова заменив этикетку). Полагаю, именно так поступят и евреи, если мы начнем утверждать, что Шагал, Сутин и Бакст – беларусы. Ведь они в первую очередь – именно еврейские художники. А потом уже все остальное.

В поисках краткосрочных эффектов

Боюсь показаться идеалистом, но мне кажется, что делить культурных деятелей прошлого – это вообще не очень корректно. Даже если оно кажется полезным для национального самосознания.

Рейдерский захват героев – это как те препараты, которые не рекомендуют употреблять в бодибилдинге. От них эффект краткосрочный, а вот последствия…  Мускулы растут быстро, но ненадолго.

Я считаю, что

нельзя воспринимать великих личностей как некое совместно нажитое имущество, которое теперь, в эпоху национальных государств, непременно надо поделить. Мы их этим обижаем. Шагал – он ведь не диван-тахта, купленный за премию мужа пока жена готовила ему ссобойку.

Это человек со своей биографией (такой, какая она есть) и судьбой, который жил в то время и в том месте, где ему довелось жить, и поступал соответственно предлагаемым обстоятельствам. Особенно в 1919-ом, когда он был комиссаром по делам искусств.

Именно таким был и Айвазовский, родившийся в Крыму, который незадолго до этого стал частью России. Или Мицкевич, писавший на том языке, на котором говорили в его окружении. Или Симеон Полоцкий…

Этот ученый монах и вовсе выступил в роли коллаборанта, поприветствовав в своем родном городе царя-захватчика. А когда к Полоцку приблизились войска ВКЛ, перебрался в Москву и неплохо устроился при дворе, сочиняя панегирики тем, кто положил немало жизней его соотечественников.

Конечно, его поведение можно объяснить тем, что Речь Посполитая к тому времени была отнюдь не идеальным государством – особенно по отношению к своим православным гражданам. Да и Симеон, видимо, имел собственную программу: через просвещение верхушки способствовать оздоровлению всего русского государства. Впрочем, преуспел он в этом не особо – если вспомнить, что творил в Полоцке его воспитанник Петр І.

И сегодня перед озабоченным исторической памятью современником стоит непростой вопрос: стоит ли гордиться таким своим соотечественником, или лучше его осудить и забыть? Ответ, впрочем, нашелся сам собою. Гордятся его достижениями (как ни как, первый русский поэт!), а вот на спорных моментах принято не акцентировать внимание.

Впихнуть невпихуемое

Как бы то ни было, совершенно ясно одно. Деятели прошлых эпох в свое время совершенно не думали о том, что спустя много лет после смерти их будут впихивать в исторические парадигмы национальных государств. Даже само появление этих государств из своих эпох они вряд ли могли предвидеть. Что тут говорить: им вообще ничего не оставалось, как только жить в эпохах собственных.

Да и в ХХ веке, когда такие государства стали появляться (порой в основном на уровне идеи, как в нашем случае), было немало выдающихся творцов, которых эта повестка просто не интересовала. Они существовали по своей индивидуальной программе, а порой и без нее – как трава в поле.

Классический образец художника такого плана – неортодоксальный еврей, живущий где-то на периферии империи и, не особо об этом задумываясь, пользующийся тем языком, который там в майнстриме. У него есть родина, но это не страна или идея, а конкретный город с его кварталами и закоулками.

Витебск Шагала, Прага Кафки, Дрогобыч Шульца…     

Этих авторов очень сложно впихнуть в чей-нибудь национальный метанарратив. Слишком уж они сами по себе – чем, впрочем, в первую очередь и интересны.  

* * *

Но тут в нашем пропитанным конкуренцией поле возникает вопрос: а возможны ли компромиссы? Или героям прошлого в любом случае уготована роль снарядов в культурных войнах?

Отвечать на него сложно в то время, когда идет война настоящая. Но если абстрагироваться от этих ужасных событий… Тогда

оптимальный вариант отношения к классикам вырисовывается сам собой. Надо просто быть честными. И воспринимать каждую фигуру неотрывно от своего исторического контекста.

Такой непредвзятый подход неизбежно приведет к выводу: многие жители пантеона, которых мы пытаемся поделить, на самом деле принадлежали к неким общим идентичностям. Скажем, чьим дипломатом был Громыко, чьим военачальником Якубовский? Русскими? Да с какой стати? Беларусскими? И говорить смешно. Без сомнения, они были деятелями советскими.

В таком ключе можно охарактеризовать и многочисленных героев Речи Посполитой – а затем, по инерции, и ХІХ века. И Костюшко и Калиновский выступали под флагом именно этого государства. И хотя польская составляющая там доминировала, отождествлять его с нынешней Польшей, разумеется, некорректно. Автохтоны-литвины вроде того же Костюшко ни разу не сомневались, что их родные места – это такая же часть Речи Посполитой, как, Краков или Мазуры.

…В конце концов, стоит напомнить, что

помимо беларусской истории, есть еще история Беларуси, и эти понятия между собой не тождественны. Ко второму из них Сутин и особенно Шагал явно имеют самое непосредственное отношение. А вот к первому – вряд ли.

Такая точность и корректность в формулировках будет крайне важна, когда дискуссия выйдет на международный уровень. Причем это в наших же интересах. Если мы назовем Луиса Майера беларусским кинопродюссером (как порой уже случается в местной прессе), такое утверждение вызовет гомерический смех. Но если мы скромно отметим, что один из создателей Голливуда (возможно) родился в Минске, реакцией будет заинтересованность.

И это будет хорошая тема продолжить разговор за пивком. Что всегда важно в отношениях между субъектами международного права.