Национальность как футбол: болеют все за сильнейших

Чтобы хоть ненадолго отвлечься от страха и безумия, порассуждаем на не самую актуальную сегодня тему. Вольны ли мы выбирать национальность так же свободно, как на погрязшем в бездуховности Западе выбирают гендер и президентов?

Самостоятельный выбор

Вопрос отчасти риторический: могу привести с десяток примеров из жизни, когда люди такой выбор делали – причем в их случае совсем не очевидный. Скажем, знаю пару душевнейших евреев, ставших свядомымі беларусами. Известен мне и один обратный случай.

Знаю немало беларускамоўных, чьих родителей на эти земли занесли случайные ветры – или, вернее, сознательная советская политика, согласно которой получить квартиру в приграничной республике было куда проще отставному военному родом из Сибири, чем местному жителю. Но эта осадническая стратегия принесла неожиданные плоды. Те, чей адрес был не дом и не улица, пустили здесь корни, а некоторые их отпрыски стали куда большими патриотами, чем среднестатистические автохтоны.

Самостоятельный выбор национальности тем паче объясним в этих местах — на пограничье цивилизаций и культур. Есть хрестоматийная история про семью шляхтичей Ивановских. Когда в Российской империи появилась возможность хоть что-нибудь выбирать, старший сын стал польским деятелем, средний – беларусским, а младший – литовским.  Впрочем, при желании можно найти примеры подобных пертурбаций и в рамках одной биографии.

Тем более объясним такой выбор сейчас, в индивидуалистском ХХI веке. Да еще и на стыке эпох, систем мировосприятия и социальных контекстов. Последние вообще стали довольно гибки и даже необязательны. Это прежде чуть ли не каждый гражданин был буквально вцементирован в свой сегмент общества: попробуй тут выбери необычный тип идентичности в традиционной деревне!

Я уже не говорю про те ситуации, когда выбор происходит на стыке реальности и нашей фантазии. Можно смеяться над теми, кто выбирает себе национальность из Толкиена, но ведь и грешная наша земля породила немало интересных вариантов. Есть у нас, к примеру, литвины, есть граждане СССР…

“А за Гомелем людзі ё?”

Разумеется, так было не всегда. Да и вообще наши предки о своей национальной принадлежности не особо задумывались. Во времена Речи Посполитой куда большее значение имела принадлежность сословная и конфессиональная. Те факторы, которые сегодня решительно никакой роли не играют, некогда железобетонно определяли судьбу человека.

К тому же, люди, живущие на одной территории и даже (века до XVII) разговаривающие на одном языке, общностью, в принципе, и не являлись. Представителей разных сословий разделяли не только экономические, но и культурные противоречия. Они жили буквально в разных цивилизациях.

Это сейчас и богач и бедняк имеют смартфон с примерно одинаковым функционалом и слушают одну и ту же музыку – пусть и в разном качестве.  В прошлые времена кто-то мог позволить себе построить личный оперный театр, чтобы смотреть там парижские новинки, а кто-то был вынужден петь для себя сам (что, впрочем, породило куда более аутентичное культурное явление – фольклор).

Стремление причислять себя к какой-либо нации вообще появилось не очень давно. Историки пишут, что еще в Первую мировую мобики, скажем, из Рязанщины, не ощущали себя единым целым с призывниками из-под какого-нибудь Архангельска. Не говоря уже о малороссийских или северо-западных губерниях.

 Что, впрочем, неудивительно. Мир абсолютного большинства граждан тогда ограничивался своей и окрестными деревнями. Отсюда известная байка: “Скажы, а за Гомелем людзі ё?” – “Ё, але ж такія драбненькія!”.

Уроки географии крестьяне не посещали, электрических окон в мир еще не изобрели. Вот поэтому понятие родины как правило формировалось не абстрактно, а эмпирически. И включало знакомые лично места  – что и воплотилось в знаковом слове «тутэйшы».

Проигранная конкуренция

Говорят, им чуть ли не до последнего обозначали себя жители Виленского края. Региона, который на удивление сохранил свою здоровую этническую аутентику. Это одно из немногих мест, где ты до сих пор можешь обратиться по-беларусски, скажем, к продавцу магазина – и велика вероятность, что он так же тебе ответит.

И при этом большинство жителей теперь считают себя поляками. В Вороновском и Шальчининкайском районе их более 80%. Беларусов в последнем менее 3% – то есть, в рамках статистической погрешности…

Собственно, беларусами в Литве называют себя в основном те, кто когда-то перебрался туда из нынешней Беларуси. То есть, по сути, эмигранты. А вот местные – ни в коем случае! Кто уже вспомнит, как в ходе переписи 1897 года царские чиновники идентифицировали их предков по языковому принципу?

Славянскому жителю Литвы крайне сложно назвать себя этническим литовцем. Соответственно, выбор у него невелик: поляки либо беларусы.

Что ж, самое время сделать грустный вывод: выбирают не нас. Автохтонных беларусов за пределами обозначенной красными флажками территории скоро придется действительно искать с фонарем.

Впрочем, тут логика вполне предсказуема. Это как в футболе. Все склонны болеть за лидера турнирных таблиц, а не за команду, которая чаще забивает в свои ворота.

Вспоминается одесский анекдот, когда еврейский мальчик вдруг пришел из школы русским. В итоге, Циля и Мойша с утра едят курочку, а Абраша – картошку. Родители говорят, что Мойша после школы поступит на скрипача, Циля на юриста, а Абраша пойдет в армию.

 Такая аргументация и правда очень влияет на национальное самоопределение. Ведь если поляки поддерживают свои диаспоры злотым, пуская в ход не только знаменитые карты (оставим это здесь без комментариев), но и ощутимые денежные средства, необходимые на строительство школ, домов культуры и т.д., то в случае с Беларусью все, конечно же, по-другому. До недавнего времени даже визы заграничные наши соотечественники были вынуждены получать на общих основаниях. И, разумеется, за деньги.

Про более очевидные факторы, влияющие на престиж той или иной нации, я и вовсе умолчу.

* * *

Впрочем, есть и те аспекты, которые власти не зависят. Скажем, тонкую натуру может травмировать тот настрой, который царит в наших беларусских кругах. И ладно, если б на двоих приходилось по три партии… Можно ведь мирно жить и в многопартийной системе, никого при этом не оскорбляя. Можно жить согласно своим правилам, уважая при этом других.

Но только не в нашей «бурбалке».

Вот, к примеру, разразился на днях очередной бульбасрач. Уехавшие гнобят оставшихся за то, что они участвуют в зашкварных мероприятиях (хотя других-то и не осталось). Коллаборантами называют – что даже семантически неверно, поскольку Беларусь-то никто не захватывал.

 И никто из гнобящих даже не пытается поставить себя на место того, кто вынужден жить во всем этом тихом ужасе – потому что уехать не может или очень сильно не хочет. Причем желает не просто выживать, а делать свое дело, невзирая на все. Спасаясь этим самым от депрессухи.

Но ведь именно с понимания и принятия другого начинается солидарность. А с солидарности начинается нация.  Во всяком случае, та, с которой хотелось бы себя отождествлять.