«Беларусский след» Александра Фридмана
Александр Фридман стал широко известен беларусской публике после событий 2020 года. Яркий публицист, политический обозреватель, он тщательно следит за происходящим в родной Беларуси. Но есть и другой Александр Фридман – историк, который половину своей жизни прожил в Германии.
В своей научной деятельности он исследует беларусскую тематику. До 2020 года частенько приезжал в Минск, чтобы поработать в архивах. Правда, в ближайшей перспективе дорога сюда ему закрыта – власти не простят принципиальной позиции в оценке происходящего.
Поговорили с Александром Фридманом – об эмиграции, жизни в Германии и связях с Беларусью.
Классическая история привилегированной миграции
– В Германии я оказался очень давно: сначала в ГДР, а затем и в объединенной Германии существовала программа приема так называемых еврейских контингентных беженцев, сегодня это – программа приема еврейских иммигрантов. Согласно ей, люди еврейского происхождения могли подавать заявление на миграцию в представительства Германии на постсоветском пространстве. И в случае, если имели соответствующие доказательства, получали разрешение на переезд в Германию на постоянное место жительства. Со всеми правами, за исключением гражданства: его давали через определенное количество лет, не автоматически. Но социальное обеспечение, все права «контингентные беженцы» – наравне с гражданами ФРГ. Собственно говоря, так я и оказался в Германии. Мне тогда был 21 год.
Это не идет ни в какое сравнение с тем, что сегодня переживают люди, приехавшие по политическим мотивам. Подобные мне — фактически привилегированная миграция: автоматически ты получаешь социальную помощь, тебя оформляют на языковые курсы, оказывают поддержку при интеграции… Я себе отдаю отчет, что мне было гораздо легче по сравнению с мигрантами, которые приезжали сюда другими путями. Когда я учился в Германии в университете, то получал стипендию от государства. Хотя в зависимости от результатов учебы ты затем частично должен был ее выплатить; но у меня не было финансовых проблем, которые требовали бы моего трудоустройства, я мог изучать то, что хотел. Повторюсь, я находился в привилегированных условиях.
А многие ради учебы и проживания там были вынуждены работать и работать. У них периодически возникали проблемы с продолжением визы – это также зависело от успеваемости.
Когда ты приезжаешь в другую страну уже с образованием, ты должен подтвердить свою квалификацию. Мое гуманитарное образование, полученное в Беларуси, признано не было, но как человек, уже получивший образование, я не должен был начинать с нуля. Но я понимал: чтобы добиться чего-то в новой стране, нужно получить образование, которое здесь признается.
Учеба была не очень долгой – три года. Я хотел отучиться как можно скорее: твои сверстники в Беларуси уже давно ушли в профессиональную жизнь, а ты по-прежнему студент… Это угнетало и напрягало. Но по немецким меркам я вообще был достаточно молодым студентом, потому что многим сокурсникам уже исполнилось 26, 27, 28 лет. В те времена в Германии было очень много великовозрастных студентов.
Багаж двух образований
– Я закончил исторический факультет БГУ в Минске. А в Германии у меня была комбинация из трех предметов: новейшая история, философия и немецкий язык как иностранный – такая вот гуманитарная комбинация. Кроме того, посещал много курсов по социологии, политологии – за время своего беларусского и немецкого образования очень много изучал гуманитарные дисциплины. Но основная моя специализация – современная история.
Я получил два образования, которые, как мне кажется, очень хорошо друг друга дополняют. Сильные содержательные плюсы беларусского периода – мы изучали все эпохи, все страны, все континенты. В большой степени багаж знаний из периода БГУ был серьезным, несмотря на методологические слабости. В Германии же, скорее, наоборот: гораздо меньше фактов, но больше методики, теории и прочее-прочее.
Конечно, можно сказать, что море фактов, которым нас пичкали в Минске, – излишнее (сегодня для этого существуют энциклопедии и книги).
Но у меня сложилось объемное, целостное представление об эпохах, странах, континентах. И это до сих пор влияет на мои интересы: увлечение международной политикой, в том числе африканской, во многом связаны с курсами по истории Африки и Азии, которые я прослушал на историческом факультете в Беларуси. Здесь, в Германии, с такими темами профессионально сталкиваться не приходилось, потому что преподавание истории все-таки сконцентрировано на Европе и Соединенных Штатах: то есть на том, что находится вне Запада, их особо не интересовало. По крайней мере 20 лет назад. Сейчас, конечно, очень многое изменилось.
«Тема душевнобольных для беларусской стороны очень щепетильная»
– Для читателей самое интересное – мои профессиональные связи с Беларусью. Я занимался беларусскими темами еще тогда, когда на Западе это было не модно. Например, в Германии исследования по истории Беларуси появлялись в 1990-ые годы, и в нулевые, и 2010-ые. Но их было мало. А историки, которые занимались беларусской тематикой, были либо беларусами по происхождению, либо немцами, которые изучали историю Восточной Европы и брались за Беларусь по нескольким причинам. Во-первых, это страна географически близка к Германии, во-вторых – страна, которая мало исследована, своего рода терра инкогнито. И что любопытно: в Беларуси, в отличие от той же России, законодательство по работе с архивами было довольно либеральным. Даже в нулевые и в 2010-е. И хотя уже тогда Беларусь имела имидж диктатуры, но работать там было довольно комфортно. Мои немецкие коллеги месяцами пропадали в беларусских архивах – в большинстве своем опыт у них был положительный.
Но особенность всей этой работы заключается в том, что немецкие историки, как правило, в отношении Беларуси брались за темы, связанные со Второй мировой войной, темы вне нацистских преступлений их особо не интересовали.
Я в этом смысле немного отошел от мейнстрима: когда понял для себя, что хочу делать научную карьеру и решил писать диссертацию, то выбрал тему, которая, с одной стороны, связана с войной и с Германией, но не напрямую. Моя диссертация была об образах Германии, сформировавшиеся в беларусском советском обществе в 20-30-ые годы. Я защитил ее в 2009-м, отдельной книгой она вышла в 2011-ом – это был редкий пример исследований не военной эпохи. В Германии мою работу восприняли неплохо, а в Беларуси ее фактически не заметили: для беларусского контекста, наверное, это уж слишком немецкая тема. Во всяком случае, никто не захотел книгу переводить, и в принципе на русском и беларусском языке по этой тематике ничего не было опубликовано.
Вторая большая беларусская тема – оккупационная пресса, которая выходила в Беларуси под властью нацистов. Очень актуальная сегодня.
А следующая касалась уничтожения нацистами душевнобольных на территории Беларуси. Был большой проект, которым я руководил, все результаты опубликованы на немецком, частично статьи опубликованы на русском и беларусском.
Генеральной прокуратуре в свете дела о геноциде беларусского народа не интересно проявлять интерес к этой теме, потому что это не те преступления, которые их интересуют. Ведь речь идет о местном медицинском персонале, который сотрудничал с нацистами, занимался селекцией пациентов, о замалчивании этих преступлений в Советском Союзе, вообще об отрицательном отношении к душевнобольным и людям с ограниченными возможностями в СССР.
Повторюсь: это не те исследования, которые могут заинтересовать беларусскую сторону. Но есть масса аналитики, просто хороших публикаций, к которым они могли обратиться и использовать в своих исследованиях. Но, видимо, у них свои фильтры: к западной литературе, как правило, даже не прикасаются.
(Продолжение следует)